Андрей Зарин - Казнь

«Если бы такое письмо мне оставил брат его, я подумал бы, что он решился на самоубийстве», – подумал Весенин, но и Николая ему было жалко. Если вскоре у него пройдет это страдание, то теперь оно для него невыносимо тяжко.

Весенин прошел в спальню, взял книгу и прилег на постель, но читать ему не читалось. Необыкновенное чувство, которое он так долго, так настойчиво гнал от себя, теперь овладело им и наполнило ум его какою‑то расслабляющей мечтательностью. Он встал с постели и велел седлать лошадь. Все равно день его на сегодня закончен, и гораздо приятнее провести его остаток там, в усадьбе, чем в своей одинокой берлоге.

Он сел на лошадь и, напевая вполголоса, поехал по знакомой дороге.

Весенин застал дам играющими в крокет.

Они были оживлены, даже Анна Ивановна засмеялась, крокируя шар Веры.

«Странная женщина, – подумал Весенин, глядя на нее, – нанесла тяжелый удар любимому человеку и стала веселее, чем была прежде. Словно гору с плеч свалила!»

Елизавета Борисовна и Вера радостно приветствовали Весенина.

– Вот и отлично! – сказала Вера. – Вы с Анной Ивановной, а я с мамой! – и она поспешно сунула в руки Весенина молоток.

Весенин послушно стал закатывать свой шар. Недалеко от них няня качала Лизу на качелях, и при каждом взмахе качелей Лиза громко вскрикивала.

Вера с Елизаветой Борисовной, выигрывая каждую партию, громко смеялись.

Они начала играть пятую партию, когда со стороны дороги донесся звон колокольчика.

– Папа едет! – крикнула Вера и, бросив молоток, побежала из сада.

– Сколько в ней жизни, и как ей с нами скучно, – сказала Елизавета Борисовна, глядя вслед убежавшей Вере.

– От вас зависит затеять веселье, – ответил Весенин, – созывайте гостей, пикники, спектакли…

Елизавета Борисовна покачала головою.

– Нет, в этом году я остепенилась. Довольно!

Можаев, обнимая Веру, вошел в сад. Елизавета Борисона подошла к нему, и он нежно обнял ее свободной рукой.

– Шабаш! – сказал он весело. – Освободился на целый месяц. Уф! Теперь пиры задавать будем.

– А я только что советовал это же самое Елизавете Борисовне, – здороваясь, ответил Весенин. Она покраснела, почувствовав на себе ласковый взор мужа.

«Что он и что я?» – мелькнуло у нее в голове.

– Ну, а канализация? – спросил Весенин.

– Победил, будем сами устраивать. Назначили комиссию…

– На жалованье?

– И, вообразите, без жалованья. Вот как мы! Ну, потом все расскажу, теперь переоденусь. Лиза, чайку бы! – и он пошел через балкон в комнаты. Следом за ним ушла и его молодая жена.

– А я вам поиграю, хотите? – сказала Вера Весенину. – Анна Ивановна, идемте!

– Я здесь побуду, – ответила она и наклонилась к подбежавшей Лизе.

– Сегодня я вам сыграю благодарность, – сказала Вера Весенину, подходя к роялю.

– Как? – не понял ее слов Весенин.

– Благодарность! Я ведь на рояле все могу. Слушайте: вот» здравствуйте»! – она взяла несколько аккордов. – А это: «Отчего вы такой задумчивый?»

Весенин засмеялся.

– Сыграйте: «Сегодня хорошая погода».

– Я вам ничего играть не буду, – шутливо рассердилась Вера, – вы смеетесь. Музыка передает только чувства. Благодарность я могу выразить, привет тоже…

– Ну, играйте благодарность!

– То‑то!

Вера положила руки на клавиши. Была ли это ее импровизация или мотивы нескольких пьес, но Весенин никогда не слыхал от нее раньше такой оригинальной и красивой игры.

– Вы артистка, – сказал он с чувством, – и вдруг жалуетесь на скуку!

– Не все же для самой себя играть. Рубинштейну и то бы надоело!

– Чай пить! – позвал Можаев и, обняв Весенина, повел его в столовую.

– Ну, как вели себя наши дамы?

– Федор Матвеевич ничего не знает, потому что всего первый день с нами, – ответила за него Вера.

Можаев с улыбкой взглянул на нее. Все дела и заботы он отбросил от себя и теперь наслаждался тихим счастьем богатого семьянина. Чего ему не хватает? И его взгляд с любовью переходил от молодой жены к дочери.

Елизавета Борисовна передавала ему мелочи домашнего хозяйства, Вера шутила, даже Анна Ивановна говорила про Лизу, про погоду и про свое намерение ехать за границу.

Наступил вечер. Тонкий серп месяца показался в небе. Можаев закурил сигару, и кончик ее, как светляк, мерцал в темноте ночи.

– Ах, чуть не забыл, – сказал он вдруг, – тебе, Лиза, опять письмо от твоей портнихи. Уж не должна ли ты ей? – пошутил он.

– Где письмо? – сжросила Елизавета Борисовна, торопливо вставая.