Наталья Александрова: Батумский связной

— Сидорчук! Протокол задержания!

В комнату прошмыгнул плюгавый молодой человек в довоенном лоснящемся костюме с гимназическими чахлыми усиками и картонною папкой под мышкой. Пристроившись бочком на гостиничной койке и развернув папку, изготовился писать.

— Мною, контрразведки Добровольческой армии [1] Основная ударная сила Белого движения на юге России в 1918-20 гг. Формировалась со 2 ноября 1917 года в Новочеркасске генералом М. В. Алексеевым на принципе добровольности из бежавших на Дон офицеров, юнкеров, кадетов старших классов, студентов, гимназистов и др. капитаном Карновичем, произведено задержание, — напевно продиктовал офицер привычную фразу, доставляющую ему, по всей видимости, немалое удовольствие, а дальше задумался и продолжил без прежнего радостного напева, деловой сбивчивой скороговоркой:

— Задержание подозреваемого в убийстве, именующего себя… — Он поднял глаза на Бориса, выжидательно кашлянув.

Борис возмущенно дернулся и проговорил:

— Никого я не убивал. Зовут меня Ордынцев Борис Андреевич, я из Петербурга… то есть из Петрограда, не привыкну никак… юридического факультета бывший студент…

— Именующего себя Борисом Ордынцевым, — продолжил диктовать штабс-капитан, — задержан оный с поличным, возле трупа неизвестного… неизвестного господина, личность которого устанавливается… убитого оным Ордынцевым путем пронзения кинжалом.

Сидорчук поднял было глаза на офицера — видимо, его грамотную писарскую душу не устроило “прошение кинжалом”, но после смирился и продолжил писать:

— Свидетелями чего являются господин Кастелаки, хозяин гостиницы “Париж”, и лакей оной гостиницы Просвирин, коего лакея своевременный донос послужил к данному задержанию…

Грамотный Сидорчук недовольно поморщился, но ничего не сказал и продолжал писать далее:

— Чьи собственноручные подписи к данному протоколу прилагаются. Август, 4-го числа 1919 года, Феодосия. И подпись — штабс-капитан Карнович.

Запуганный хозяин написал на листе — “Кастелаки”, лакей Просвирин, гаденько ухмыляясь, поставил рядом жирный крупный крест.

— Ну-с, — расправил плечи офицер, — не будем больше утомлять господина Кастелаки своим присутствием. — Вещи можете с собой взять, — милостиво добавил он.

Борис наклонился, собирая разбросанные по полу вещи. Вообще в номере был жуткий беспорядок, как будто что-то искали.

Писарь в это время, прочитав протокол, шептал что-то на ухо штабс-капитану. Тот встрепенулся и приказал:

— Антонов! Обыскать задержанного!

Борис кусал губы от брезгливости, когда грубые руки шарили по телу. Антонов нашел паспорт, немного денег и золотой медальон с порванной цепочкой, где была фотография Вари. Офицер повертел в руках медальон и бросил Борису. От неожиданности Борис схватил рукой воздух, и медальон покатился под кровать. Борис наклонился, преодолевая головокружение. Под кроватью в пыли лежал медальон и белый кусочек картона, что-то вроде визитной карточки. Борис автоматически поднял его и сунул в карман.

Большие бородатые солдаты встали по сторонам Бориса и подтолкнули к выходу. Борис пошел в полной растерянности. Дикое обвинение в убийстве казалось ему несуразным, оно сейчас же должно рассеяться как дым.

Одноэтажное розовое здание контрразведки стыдливо пряталось в саду неподалеку от торговой Итальянской улицы. Бориса провели в пустую чистую комнату с одиноким столом в углу. Один из солдат вытянулся возле дверей, второй ушел куда-то. Штабс-капитан картинно потянулся, хрустнув суставами, и неожиданно заорал истеричным базарным голосом:

— Шпион! Сволочь турецкая!

Борис вздрогнул больше от неожиданности, чем от испуга, и посмотрел на офицера как на сумасшедшего. Тот, однако, коротким шагом стремительно приблизился к Борису и резко ударил в живот. Борис охнул, как бы поперхнувшись воздухом, в глазах у него потемнело, и минуту он не мог вздохнуть, воздух стал тверд, как стекло, и жгуч, как черный перец.

Лицо штабс-капитана оказалось близко-близко, оно было неестественно бледно, глаза из светлых стали черными оттого, что зрачки расширились мертвыми пистолетными дулами.

"Он кокаинист”, — отстраненно думал Борис как о чем-то совершенно его не касающемся, например, о государственной системе Эфиопии. Штабс-капитан зашел сбоку и ударил Бориса по почкам. Боль была такая, что комната качнулась, как пароходная палуба, и стала маленькой и далекой. Оттуда, издалека, Борис услышал чей-то стон, и с удивлением понял, что это стонет он сам.