Александр Арсаньев - Казна Наполеона

Он выпалил:

— Стреляться завтра же, — и вырвал у меня из рук компрометирующее послание. — Ждите секундантов! — Я и возразить ничего не успел, как Орлов выскочил из ложи как ошпаренный.

— Ну и ну! — только и сумел я пробормотать полушепотом.

— И откуда вы взялись на мою голову? — всхлипнула Нелли.

Я понял, что предсказания Миры начинают сбываться, башня вот-вот была готова обрушиться! А неуловимый Радевич снова выскользнул у меня из рук вместе с сокровищами. Только дуэли мне не хватало, вот не было печали!

Блистательнейшей арией итальянской актрисы на сцене Каменного театра завершился первый акт оперы Керубини, и я вернулся в собственную ложу по алому ковру партера.

— Уже? — осведомилась индианка с видом пророчицы. Мне показалось, что и Рябинин начал догадываться, о чем она спрашивает.

Мы вернулись домой довольно поздно, смешавшись с вереницей карет. В каретное окно я разглядывал неяркие фонари и дремавшие тихие улицы сонного Петербурга. Закралась предательская мысль: «А не мне ли выпала смерть»? Я не гнал ее прочь, заставляя себя блюсти седьмую заповедь. В конечном итоге, смерть всегда понималась мной как возрождение и освобождение из пылающего вулкана земных страстей. Смерть — это посвящение! Бессмертие человеческой души узрели масоны сквозь тьму похоронного склепа. Только, да простит мне Господь сей грех, до чего же я люблю эту самую тленную жизнь и просто так от нее отказаться не собираюсь!

«И Таня ее любила»! — эхом отозвалось в моем сознании.

Рябинин уехал домой, предложив мне себя в качестве секунданта, Мира ушла к себе в спальню, а я забежал в кабинет обновить свой заброшенный дневник. Иногда меня посещала мысль, что я был плохим масоном. Никогда не видать мне высших орденских степеней. Я зажег фонарик, и тьма в моей келье со сводчатым потолком рассеялась. На жестком диване дремал Кинрю, он мирно посапывал, словно ребенок. Еще никогда не доводилось мне видеть японца таким беззащитным. Впрочем, я подозревал, что впечатление это обманчиво. Не раз приходилось мне убеждаться, что кто-кто, а мой золотой дракон за себя всегда постоит, была бы только нужда!

В смуглых, оливковых руках Кинрю сжимал неброский медальон в виде сердечка. Цепочка к нему, однако, выглядела золотой. Эта вещица, признаться, меня сильно заинтриговала, и я попробовал потихоньку извлечь ее из цепких пальцев Кинрю до того, как он успеет проснуться и рассказать мне, к чему привела его слежка за особняком Радевича.

Но планам моим не суждено было сбыться, японец открыл глаза, как только я потянулся к нему. Мне показалось, что он и вовсе не спал, настолько сосредоточенным и колючим был его взгляд.

Кинрю спрятал медальон у себя на груди, и я не осмелился его расспросить об этой вещице.

— Я видел Радевича, — первым нарушил молание Кинрю. — Я сразу его узнал! Но этот гад сумел-таки от меня улизнуть! — он хлопнул себя ладонью по бедру. — Вылитый, -добавил японец. — Точно на портрете!

— Почему ты не послал за мной? — спросил я разочарованно. Башня продолжала рушиться, посыпались кирпичи.

— Не было времени, — Кинрю не оправдывался, а с чувством собственного достоинства детально отвечал на вопросы. — Я мчался за ним в вашей повозке, сам будучи за извозчика. Но кучер Радевича оказался искуснее, — досадливо добавил японец. — Ему словно сам дъявол помогает, — сокрушался он. — Оторвался от меня в районе Фонтанки, сдается мне, больше Радевич в Полторацком переулке не появится, — заключил Кинрю без тени сомнения. Оставалось признать, что я вновь нахожусь у разбитого корыта. Но я решил пока не задумываться о дальнейшем, все же завтра дуэль. Кто знает, чем дело обернется?! Хотя, должен сказать без ложной скромности, стрелком я всегда был что надо!

Наконец я осмелился полюбопытствовать:

— Чей это медальон ты прячешь у себя на груди? Не хочешь — не отвечай, — поспешно добавил я и развел руками.

Кинрю помолчал немного, а потом проговорил, с нежностью:

— Варенькин.

Значит, мои подозрения подтвердились, попался-таки японец. Однако я сомневался, что Варвара Николаевна ответит ему взаимностью.

— Как она? — спросил он с тревогой в голосе. — Вы ее не навещали в Михайловском?

— Нет, — я отрицательно покачал головой. — Не навещал. Но я уверен, что с ней все будет в порядке, — заверил я его. — Положись на Божену Феликсовну. — А потом спросил: — Медальон-то тебе она подарила?

Мой самурай кивнул, полез за пазуху и достал сердечко, а затем протянул его мне. Я взял в руки медальон, приоткрыл крышечку и увидел спокойное лицо Варвары Николаевны, искусно запечатленное каким-то художником.