Дарья Плещеева - Число Приапа

– На селе то же самое, – продолжал Хинценберг. – Люди вернули себе тот самый пресловутый кусочек отцовской земли. И он стал для них камнем на шее. Они думали, что компенсация – гроши, а вот они выгодно продадут свою землицу! Какому иностранцу и какому банкиру нужна недвижимость в Снепеле? И какому соседу она нужна? Сосед не знает, что на своей-то земле делать, чтобы она хоть убытков не приносила. Тот, кто приватизировал землю под коровником и сдуру начал его ломать, так и умрет нищим. Хуже того – он так никогда и не поймет, отчего умирает нищим. Виноваты будут все – Америка, Россия, Европа, Африка, правительство, оккупанты, соседи, законы, наводнение в Новом Орлеане!

– А вот еще яма, – заметил Полищук. – Вон, вон, между кустами. Эту бы энергию – да в мирных целях.

– Похоже, речь идет об очень больших деньгах, – сказал Хинценберг. – Ради тысячи латов этот Гунар с озера Вигалес не стал бы убивать Виркавса. Я думаю, он и в Канаду летал с дурными намерениями. Вряд ли он догадался насчет клада, увидев картину только в аэропорту. Так что канадской полиции не повезло.

– Батлер нашел хороший способ избавиться от картины, – согласился Полищук. – И не предупредил Виркавса, что у картины есть довесок в виде Гунара. Позвоню-ка я ребятам. Может быть, уже напали на след этого красавца.

– За такой короткий срок?

– Может быть, хватило одного телефонного звонка, чтобы узнать, куда двигаться дальше.

Полищук достал телефон и отошел за машину, чтобы разговор получился секретный. Тоня посмотрела на экран своей мобилки. Экран показал время – шестнадцать часов десять минут. Хотелось домой.

– Господин Хинценберг, у меня с собой кофе, будете? – спросила Тоня.

– И восемнадцать пирожков, деточка. Давай! – «давай» антиквар, как это повелось в последнее время у латышей, сказал по-русски. – Только не тут. Устроим пикник в более приятном месте. Вид разрушенного коровника навевает апокалиптические мысли. Пройдем подальше по дороге. Господин Полищук, новости есть?

– Ребята дозвонились до отца Гунара и наслушались ругани. Он про сына слышать не желает. Говорит – проклял и выгнал. Тот еще, видно, подарочек…

– А фамилия у подарочка есть?

– Есть. Лиепа. Хотел бы я знать, сколько человек в Латвии носит фамилию Лиепа…

Предложение поесть пирожков следователь принял охотно, и идея отъехать от коровника ему тоже понравилась.

– Хоть поговорим спокойно. А то – в любую минуту могут вылезть из кустов эти граждане с лопатой.

– Может, попробовать с ними договориться? – осторожно предложил Хинценберг.

– Сперва сделаем все, что можно, сами.

Отъехав метров на сто, Полищук затормозил.

– Вы, господин Хинценберг, пейзаж искали. Ну, вроде вот пейзаж без развалин, лесная опушка. Можно проехать вон туда…

– Там же малина! – обрадовалась Тоня, разглядевшая кустарник сквозь самые сильные очки.

Когда машина остановилась, она отдала мужчинам термос, сделала бумажный фунтик и побежала лакомиться. Есть прямо с куста ей казалось неинтересным – она хотела набрать хотя бы полстакана, сесть и блаженствовать со всеми удобствами.

Передвигаясь от одной соблазнительной ветке к другой, она оказалась на краю малинника, за которым был луг, языком вдававшийся в заросли. Там она сквозь листву увидела нечто странное, повернулась и помахала рукой Хинценбергу, а потом прижала к губам палец.

Первым рядом с ней оказался Полищук.

– Кто это? – спросил он, глядя на компанию, не менее странную, чем та, которая рыла ямы вокруг коровника.

Но Тоня не ответила, а дождалась Хинценберга.

– Это они? – спросил Хинценберг.

– Они. Видите – оба загорелые, один лысый, другой седой. Я их запомнила. Что они тут делают?

– Они смотрят на коровник, – предположил Полищук. – Сколько же этих картин с каменным дураком?!

– Тише, – одернул его Хинценберг.

Двое стариков стояли и молчали. У них за спиной был и третий, на вид – местный житель, в резиновых сапогах, в куртейке – чуть ли не брезентовой, в древней кепке. Он, отвернувшись, курил.

– Вы что-нибудь понимаете? – шепотом спросил Полищук.

– Кажется, понимаю. Идем.

– А эти?

– Они тут еще долго простоят.

– Что они высматривают?

– Они уже ничего не высматривают. Идем.

Хинценберг был мрачен – впервые Тоня видела его таким.

Он первый подошел к машине и забрался в салон.

– Что это с ним? – спросил Полищук.

– Не знаю. Что-то ему не понравилось.

– Я подойду к ним…

– Не надо!