Николас Ремин - Снег в Венеции

То, что она припрятала оба конверта из злосчастной каюты на «Эрцгерцоге Зигмунде», было не более чем рефлекс Женщины часто руководствуются случайными рефлексами, гораздо чаще, чем мужчины. Но потом Эмилия Форсетти наделала много ошибок' Самое главное – она недооценила этого полковника Пергена.

Никто в то воскресенье не обратил внимания на свидетельские показания истеричной женщины-уборщицы. Она поспешила домой, где уселась за кухонным столом и стала рассматривать свою добычу. Конечно, лучше было бы найти колечко или дорогой носовой платок (и то и другое легко сбыть с рук), а не эти два конверта. Но в таких конвертах с тиснеными золотыми коронами могло оказаться все что угодно, в том числе деньги!

Никаких денег в конверте с золотой короной не оказалось, в нем была только одна исписанная страница тонкой бумаги: буквы немецкие, а подпись Эмилия Форсетти с первых попыток разобрать не сумела С немецким у нее было плоховато, и прошло никак не менее получаса, пока она наконец не сообразила, что перед ней письмо императора к императрице. Значит, убитый в каюте был императорским курьером.

В другом конверте Эмилия Форсетти нашла с десяток страничек канцелярского формата; что там к чему, она тоже поначалу взять в толк не могла Похоже, это было какое-то донесение, предназначенное для главнокомандующего императорскими войсками в Венеции. Прочитав первую страничку, она закрыла входную дверь квартиры на ключ и занавесила окно – из предосторожности. Через несколько часов, изучив все послание, Эмилия Форсетти пришла к выводу, что с помощью этих бумаг она сможет выколотить приличное вознаграждение.

Первый документ представлял собой пятистраничный отчет о расследовании, обеспечившем три года назад оправдательный приговор по делу высоких армейских чинов из хозяйственного управления. Военный прокурор на процессе полковник Перген сумел повернуть материалы следствия так, что обвиняемые были оправданы.

Остальные бумаги – квитанции из различных банков, подтверждавшие, что в октябре 1860 года на счета Пергена были переведены значительные суммы. Два банка находились в Цюрихе, один в Париже, один в Берлине. Что их заставило дать такие сведения, Эмилия Форсетти понять не могла, но сообразила, что с помощью столь неопровержимых доказательств Пергена можно отправить в тюрьму.

Жаль, что ей неизвестно было, где теперь этот Перген, в Венеции ли он. Она стала это выяснять и в среду уже знала, что полковник Перген служит при штабе. В тот же день она написала Пергену письмо и сама отнесла его в комендатуру. В письме сообщалось, что у нее, Эмилии Форсетти, имеются материалы о процессе в Вероне и она предлагает встретиться в мавританском зале кафе «Флориан» в четверг в начале десятого утра (в это время в кафе почти не бывало посетителей). Эмилию Перген должен был узнать по газете в руках.

Впрочем, утром в четверг, кроме Эмилии Форсетти, в мавританском зале никого не было. И Перген, явившийся туда в сопровождении шести хорватских егерей, узнал ее без труда. Эмилию немедленно отвезли к ней на квартиру. Обыск продолжался три часа кряду, но найти ничего не удалось. Вечером Эмилию Форсетти бросили в камеру тюрьмы на острове Сан-Джорджо. У Пергена к тому времени были адреса ее матери, обоих братьев, близких приятельниц. Он собирался произвести обыск у всех.

Эмилия Форсетти стояла у окна камеры. Стекло помутнело от ее дыхания. Вот пронеслась мимо окна чайка и тут же исчезла в тумане. Когда солдаты вчера вели Эмилию Форсетти по коридорам тюрьмы, она совершенно потеряла ориентацию. Свет в окне был слева; выходит, перед ней южная часть лагуны, а где-то там, в тумане – Лидо. Приступы паники мучили несчастную женщину, сводили с ума… Еще сутки в камере – и полковник Перген узнает, где спрятаны документы.

Инспектор Спадени был толст, имел слабость к пестрым цветастым жилетам и на дух не переносил священников и солдат. В какой-то мере слабость к пестрым жилетам (как и привычка не надевать без крайней необходимости сюртук) мешала ему получить место комиссара. А за нелюбовь к священникам и солдатам инспектор дважды подвергался дисциплинарному взысканию. Спадени предпочитал читать французские романы, другие вызывали у него скуку. С тех пор как он проглотил «Парижские тайны» Эжена Сю, ему стало ясно, что Триест – жалкая дыра, а здешняя криминалистика никогда не поднимется до цивилизованного уровня.

Когда Трон вошел в кабинет Спадени, инспектор сидел за письменным столом и занимался тремя вещами одновременно: писал, ел и курил. Правой рукой он наносил на бумагу какие-то каракули, левой держал куриное крылышко. Для сигары рука не требовалась: сигара была зажата в уголке рта и двигалась вместе с челюстью. Ни один чиновник-криминалист во всей подвластной Габсбургам империи не мог лакомиться курятиной, при этом дымить сигарой и составлять докладную записку – такое было под силу лишь Спадени!