Игорь Шприц - Каин и Авель

Плеве вышел из кареты, опираясь на трость, не так уж и необходимую для его здоровья. Но он подметил, что государь как бы приветствует признаки дряхлости в своих ближайших сановниках, что дает возможность при беседах заботиться о них, расспрашивать и давать советы к поправке или облегчению болей. Всякая молодцеватость, напротив же, возбуждала в государе ревность и холодность. Плеве своими наблюдениями ни с кем не делился, но, заведя трость и легкую хромоту, тотчас же заметил все признаки потепления к своей персоне.

Пояснения ему давал Путиловский. Брезгливо морщась, Плеве обошел развалины, потыкал для чего-то тростью в кирпичи. Дальше линии городовых Путиловский заходить не разрешил:

— Поручик Берг проводит разоружение обнаруженных бомб. Есть опасность взрыва,— объяснил он министру.

— Он там один? — спросил Плеве.

— Так точно.

— Почему?

— Возможен взрыв.

— А вы здесь... — протянул Плеве. — Подчиненный там, а вы здесь. Странно. Боитесь?

Путиловский втянул ноздрями воздух, но ответ не прозвунал по весьма простой причине: из-под обрушенных стропил вышел Берг, держа в руке саквояж с бомбами.

— Вот он, — указал Путиловский на Берга.

— Без вас вижу, — холодно ответил министр и сделал два шага навстречу герою.

Берг поставил саквояж на снег, открыв его, молодцевато продемонстрировал бомбы, но в руки брать не разрешил, объясняя это тем, что на бомбах остались отпечатки пальцев и это поможет уличить будущих преступников. В довершение ко всему он объяснил устройство и продемонстрировал действие запала, пожертвовав одним из трех добытых. Брошенный в стену запал щелкнул, полыхнул коротким синим пламенем и исчез, разнесенный на мельчайшие крошки весьма малым количеством гремучей ртути. В публике тут же сложилось мнение, что оставшийся в живых террорист попытался убить самого министра, но благодаря Божьему промыслу тот остался жив.

Рассказ Берга о собаке Дусе и показанный им опыт воодушевил министра на необычайный для Плеве душевный поступок: он приблизил к себе Берга, обнял, трижды поцеловал, пообещал представить к награде и следующему воинскому чину; покопался в жилетном кармане, точно фокусник извлек оттуда часы и вручил их герою, зардевшемуся, как маков цвет. И уехал с личным докладом к государю.

По дороге к карете навстречу Плеве попался на глаза бравый Правдюк. Ради визита высокого гостя он даже расстегнул бекешу, дабы Плеве мог полюбоваться на медаль. Плеве остановился, полюбовался, прищурился, вспомнил историю с японскими шпионами и потрепал взопревшего от верноподданнического счастья Правдюка по щеке.

— Молодец! Подчиненные у вас хорошие! — на прощание с укоризной бросил он Путиловскому, не скрывая второй половины фразы: а сами вы, дескать, дерьмо!

Франк, коротавший время в импровизированной чайной, подошел к награжденному, поздравил его и послушал министерский подарок.

— Они же не тикают, — изумленно сказал профессор. — Ломаные.

— Неважно! — Берг ревниво отобрал часы и спрятал подальше. — Я их починю.

Путиловский сдал руководство службе градоначальника и сказал:

— Господа, господа! В Департамент! Нас ждут!

Ехали медленно, закрывая глаза от усталости. В ногах Берга стоял саквояж с бомбами, на коленях — плетеная корзинка. Он обнял ее и заснул. Ему снилась живая Дуся.

После быстрого переезда все осталось нераспакованным — в этом не было необходимости, потому что надо было уезжать из Петербурга. Но не так скоро, чтобы это походило на бегство, а не спеша и обстоятельно. Наверняка сейчас по всем вокзалам снуют шпики, наблюдают, сверяются с фотографическими карточками. А ведь Савинков уже наверняка занесен в картотеку, так что не стоит рисковать. Они решили ехать парой в Киев и там заняться убийством генерал-губернатора Клейгельса. После гибели Алексея в условленном месте, у некоего Швейцера, оставался динамит, достаточный для изготовления одной приличной бомбы.

После всех ночных переживаний решили лечь в постель и выспаться. Созонов, перевезя их сюда, вернулся к старой квартире сторожить и предупредить Ивановскую. Кто знает, вдруг найдут в бумагах Покотилова адрес и посадят засаду. Ивановская, конечно же, будет молчать как немая, но жалко, если ее, больную и старую, упекут в каторгу.

Дора лежала пластом, привычно ожидая Савинкова. Эти дневные или утренние страсти стали ежедневной привычкой, от которой не избавиться даже и воспоминаниями об ушедшем Покоти-лове. Савинков быстро разделся и нырнул к Доре под одеяло. Все старые уловки, не сговариваясь, оставили в прошлом и стали инстинктивно искать чего-то нового, достойного той страшной ситуации, в которую попали после пропажи такого количества любовно заготовленного динамита. И главное, остался Плеве, тем самым запрещая им жить полноценной физической жизнью, о которой мечталось ежедневно и еженощно, в бодрствованиях и во сне.