Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой

Он тупо, в упор посмотрел на Константинова и встретился с его усталым, однако ж вызывающим и дерзким взглядом.

— Я вас должен немедленно арестовать, рядовой Константинов, — сказал Бочкарев внятно. — Я должен...

— Вася, опомнись! Как тебе не стыдно!- — перебила его Тоня. Полные слез глаза она переводила с мужа на Константинова. — Как тебе не стыдно, — повторила она чуть громче.

Бочкарев растерянно замолчал и посмотрел на старшину, словно спрашивая у него совета. Но Стародубцев стоял, опустив голову на грудь и плотно сжав губы. Он тоже не знал, что ответить. Ответила за него Надежда Петровна. Она никогда не вмешивалась в дела службы, но сейчас сочла своим долгом сказать слово.

— Повременил бы с арестом, Василь Иванович...

— Хорошо. Надежда Петровна... Но я не кончил. За проявленное мужество рядовому Константинову объявляю благодарность. С арестом пока подождем. Все.

Полагалось стать по стойке смирно, козырнуть и ответить по уставу: «Служу Советскому Союзу!», но здесь, на квартире начальника, рядом с больной Тоней, Константинов замялся и ответил домашним «Спасибо».

Он виновато улыбнулся.

— На обратном пути с дороги сбился, думал пропаду. Хорошо, что Орленок сам на заставу пришел.

— Иди отдыхай, Константинов. — сказал Бочкарев.

...Утром шквальный, небывалой силы порыв ветра сорвал крышу со склада, и несколько солдат вместе со старшиной с превеликим трудом укутывали брезентом продукты. Связи с ушедшими на границу нарядами по- прежнему не было. Надежды на то, что сегодня прилетит вертолет, — тоже.

Бочкарев пару часов поспал, пока у него дома дежурил Перепелица, а проснувшись, вспомнил о наказе доктора. Он разбинтовал Тонину ногу и увидел, что вокруг раны появились какие-то бронзового цвета пузыри, наполненные жидкостью, хотел было сказать об этом Тоне, но не сказал и был рад, что она даже не взглянула на свою ногу.

— Почти не болит, — сказала она. — Только вот что-то пальцы не очень слушаются.

Это открытие совсем ее не огорчило, а Бочкарев похолодел от ужаса, представляя, что это значит.

— Вот и отлично, — сказал он через силу. — Сейчас я тебе опять ниточку повяжу.

Целый час Бочкарев ходил из угла в угол сам не свой. Страшные мысли лезли в голову, нервное напряжение нарастало, особенно, когда он увидел, что нитка утонула, глубоко врезалась в набухшую ногу. Бочкарев до боли стиснул зубы.

— Ну, как там? — спросила Тоня.

— Порядок, Тонечка... Как вчера... Пойду вызывать доктора.

— Иди. Скажи ему, что после горячей ванны мне гораздо лучше. И вот еще что...

Бочкарев заметил, что Тоня была чем-то неестественно возбуждена. Если вчера она все время молчала и плакала, то сейчас ей все время хотелось говорить.

— Когда я поправлюсь, мы с тобой поедем в Крым. Правда, Вася? — произнесла она скороговоркой, и эти планы на будущее были в таком противоречии с ее теперешним состоянием, что Бочкарев испугался еще сильнее.

— Лучше всего в Ялту, — продолжала Тоня. — Или в Феодосию. Там, говорят, пляж песчаный, а в Ялте галька. Сходим в музей Грина, в галерею Айвазовского. Оттуда Коктебель недалеко, где жил Волошин...

— Я сейчас должен идти звонить доктору, Тонечка, — осторожно перебил жену Бочкарев. Он не мог больше ждать ни минуты, ему надо было немедленно обо всем рассказать врачу.

— Ну, иди, если ты так торопишься...

Михаил Михалыч был дома, он даже не поехал на аэродром. Пурга неистовствовала по-прежнему, и синоптики не могли ответить, когда она стихнет.

— Слушаю вас, товарищ Бочкарев. Докладывайте, как больная, — раздался в трубке знакомый голос.

Бочкарев рассказал обо всем — о появившихся пузырях и о врезавшейся глубоко в тело нитке, о том, что Тоня даже не почувствовала этого. И почему-то стала разговорчива, строит планы на будущее, будто и не больна совсем...

— Пальцами на ноге она может шевелить? — спросил доктор.

— Немного... Они у нее как бы не свои, Михал Михалыч.

— Ногти на ноге не синюшные? Ну, не синие?

— Кажется, — ответил Бочкарев упавшим голосом.

Михал Михалыч надолго замолчал, Бочкарев даже подумал, что нарушилась связь с отрядом.

— Слушайте меня очень внимательно, а еще лучше, возьмите ручку и записывайте, — каждое слово доктор выговаривал очень четко и громко. — У вашей жены газовая гангрена, и я не скрою, что ее жизнь в опасности. В большой опасности, — добавил он.

— Что же мне делать? — в отчаянии крикнул Бочкарев.

— Прежде всего не утрачивать веры в благополучный исход. Вот сделаем операцию...