Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой

Бочкарев растерянно посмотрел на солдата.

— Спасибо, Гоберидзе... Я, право, не знаю, что ответить.

— Я знаю, что надо ответить, товарищ старший лейтенант. Надо ответить: «Я согласен, Гоберидзе. Приступайте!»

Начальник заставы встал и посмотрел в темные большие глаза солдата.

— Ну, что ж, Вано, — сказал Бочкарев. — Если это не будет в ущерб службе...

Гоберидзе не дослушал.

— Какой разговор, товарищ старший лейтенант! Разрешите выполнять?

Надежда Петровна уступила свое место возле Тони неохотно, но когда Гоберидзе сказал, что таков приказ начальника заставы, подчинилась и ушла к себе, строго наказав, чтобы сразу же будили ее, если понадобится.

— Раз уж такое дело, то когда старший лейтенант придет дайте ему поспать хоть маленько.

— Конечно, Надежда Петровна, пусть поспит начальник.

Бочкарев, однако, не приходил. К страшной тревоге за жену прибавилась тревога за непутевого Константинова, грубо нарушившего воинскую дисциплину. «Где он? Что с ним? — думал Бочкарев, представляя в своем воображении самое худшее. — Замерз. Сбился с дороги»... Что только не приходило ему в голову. Домой он не звонил — боялся да и не хотел понапрасну тревожить Тоню; звонил ему дежуривший там Гоберидзе, тихонько докладывая: «Спит»... «Попросила воды»... «Дал лекарство»...

Константинов вернулся под утро. От жеребца шел пар, лошадь выбилась из сил и едва дошла. Выбился из сил и всадник. Он отдал поводья выбежавшему часовому, а сам, шатаясь и держа перед собой огромный тюк — закутанные в тулуп канистры, — побрел к офицерскому дому.

— Товарищ старший лейтенант, Константинов вернулся. Живой, — доложил дежурный по заставе.

— Где он?

— К вам домой пошел.

Бочкарев рывком поднялся со стула.

— Если понадоблюсь, я на квартире, — бросил он на ходу.

Порыв, ветра едва не сбил его с ног, и ему снова пришлось держаться за канат. Окна во всем доме светились. Войдя к себе в комнату, Бочкарев увидел обоих Стародубцевых, Гоберидзе и Константинова, который стоял, наклонясь к горячей грубке. Вид у него был измученный до предела.

— Товарищ старший лейтенант, — через силу начал он, завидя Бочкарева.

— Да будет вам... — прервал его начальник заставы.

— Вот для Антонины Кирилловны привез, — Константинов попытался улыбнуться. — Не остыла.

— Горячая, — подтвердила Надежда Петровна. Она уже принесла ведро, в которое выливала из канистры воду.

Тоня полусидела на кровати, прикрывшись одеялом, и смотрела на Константинова. Глаза ее лихорадочно блестели, губы пересохли, и она поминутно облизывала их.

— Сейчас, милая, сейчас станет тебе легче, вот попарим твою болячку — все и пройдет, — ласково приговаривала Надежда Петровна. Она попробовала воду рукой. — Горячевато, но ничего, потерпишь маленько. Ну, милая, давай-ка я развяжу твою ноженьку.

Стародубцева откинула край одеяла и стала сматывать бинт. Запахло йодом и еще чем-то очень неприятным. Тоня услышала этот запах, и слезы градом покатились из ее глаз.

— Нога у меня гниет, — простонала она. — Понимаете, нога гниет!..

Бочкарев молчал, зажмурившись от того, что услышал. Константинов весь съежился и отвернулся. Гоберидзе что-то пробормотал по-грузински. Старшина продолжал стоять в той же позе, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Ничего, ничего, миленькая, вот попаришь свою ноженька сразу легче станет. Ты мне верь, — утешала Стародубцева.

Бочкарев открыл глаза и мучительно смотрел, как хлопотала около Тони Надежда Петровна.

Тоня поодолжала плакать. Она села на край кровати и опустила больную ногу в ведро с водой. Вода пузырилась и пахла сероводором.

— Тебе не горячо? — спросил Бочкарев, наконец обретший дар речи.

— Нет, не горячо, — ответила Тоня чуть слышно.

Он опустил руку в ведро и тут же отдернул: вода была очень горячая, но Тоня не чувствовала этого.

— Может быть, разбавить? — спросил Бочкарев

— Не надо. Оно чем горячей, тем полезней, — ответила Надежда Петровна. Она стояла возле Тони и гладила ее по голове.

Процедуру закончили через полчаса. Тоня вынула из воды ногу, неприятного запаха не было. Нога порозовела, а опухоль слегка уменьшилась.

Тоня расслабленно улыбнулась и вытерла кулаком слезы.

— Кажется, мне немного лучше, — сказала она.

— Вот видишь! — Бочкарев бурно обрадовался. — Я ж говорил!

Он глубоко, облегченно вздохнул и лишь сейчас вспомнил о Константинове. Тот по прежнему стоял возле горячей грубки и смотрел на Тоню. Противоречивые чувства испытывал Бочкарев. Он был искренне благодарен этому непослушному солдату за то, что он, рискуя жизнью, совершил почти что невозможное. И в то же время Бочкарев испытывал неприязнь к Константинову за его излишнее внимание к Тоне. Ему не нравилось, что этот человек сейчас смотрел на его жену, что в то недоброй памяти утро нес ее на руках. Наконец, и это было сейчас главным, Константинов грубо нарушил воинскую дисциплину и за это его надо было наказать по всей строгости устава.