Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой

Афанасьев поднялся на судно последним. Под его ногами была палуба чужой страны.

Последовал традиционный обмен приветствиями... Быстрые привычные вопросы, задаваемые по-английски, вежливая улыбка на лице капитана судна, заученным жестом хозяина пригласившего прибывших в кают-компанию... Громко заговорил невидимый репродуктор, передавший приказ по команде — всем, не занятым на вахте, выстроиться на верхней палубе для проверки документов, и сразу же послышался ленивый топот ног по металлическим ступеням трапов, голоса.

Для всех, кроме, может быть, Якимовича, это была хотя и ответственная, но в общем-то будничная работа, к которой давно привыкли и которая повторится и завтра, и через неделю, и через год. Афанасьев и Якимович перекрыли выходы из отсеков и стояли там, пока капитан Кучеренко проверял паспорта.

После этого надо было начинать досмотр.

— Младший сержант Афанасьев, — тихонько отдал приказ капитан, — проверьте жилые помещения надстройки с целью обнаружения посторонних лиц, предметов контрабанды и материалов, запрещенных для ввоза в СССР... Рядовому Якнмовичу — проверить машинное отделение...

Все с той же ленцой матросы спускались в свои каюты, и Николай некоторое время выжидал.

— Виски? Джин? Коньяк? Кофе? — услышал он голос капитана судна, доносившийся из кают-компании. Там за длинным столом друг против друга сидели «власти» и представители судна. От угощения, судя по всему, «власти» отказались, потому что тут же начался обычный опрос: «Откуда пришли?», «Когда?», «Цель прихода?», «Будете ли брать воду? Продовольствие?»

В каютах было тесно, накурено, не прибрано. Сопровождающие Афанасьева старшие кают открывали двери, пропуская его вперед. Афанасьев здоровался и быстрым, натренированным взглядом осматривал помещение. Некоторые матросы вставали при появлении советского пограничника, приветливо улыбались ему, другие — смотрели исподлобья, недружелюбно, некоторые заговаривали с ним на ломаном русском языке. Вообще, Николай заметил, что теперь все больше матросов с иностранных судов умеют объясняться по-русски; это радовало его, и он гордился этим, будто тут была и его заслуга. Сам он в свободное время занимался английским, который учил в школе, и теперь понимал почти все, о чем расспрашивал инспектор таможни, прекрасно владевший несколькими языками.

...Афанасьев уже заканчивал досмотр, когда его внимание привлекла ухмылка одного парня. Матрос сидел на верхней полке, спустив босые ноги. Был он в рубашке, сплошь разрисованной голыми женщинами. Порнографические снимки висели на стенах, занимая все свободное место.

Матрос достал из-под одеяла пачку такого же рода цветных фотографий и небрежным жестом бросил их на столик, так, что они рассыпались веером.

Афанасьев не был ханжой, но ему стало противно и стыдно: он подумал, что за каждой из этих фотографий стоит чья-то жизнь, живой человек, либо погрязший в разврате, либо, что более вероятно, в отчаянии продавший себя за деньги.

— Ха-ха-ха!.. У нас это свободно, — сказал матрос по-русски, кивая на снимки. — Бери, сделаешь бизнес!

Лицо Николая оставалось внешне спокойным, только побледнели губы и белые пятна выступили на скулах. Хотелось возмутиться, закричать и, чего греха таить, просто съездить по наглой физиономии этого типа. Но Афанасьев не мог, не имел права выражать сейчас личные эмоции, потому что с той минуты, когда он ступил на палубу иностранного судна, он уже стал не просто Николаем Афанасьевым, а полномочным представителем — полпредом Советской страны в том государстве, под чьим флагом шел этот теплоход.

Старший каюты сердито прикрикнул на матросов и повернулся к пограничнику.

— Этот дурак приносит свои извинения, сержант, — сказал он по-русски.

Афанасьев молча кивнул и продолжил досмотр. Нет, не так-то просто его унизить, как думает тот матросик в срамной рубашке...

Он осмотрел еще одну, последнюю каюту, попросил открыть душевую, столовую, бар и поднялся в кают-компанию, где уже собрались все члены комиссии.

— Все в порядке? — спросил его капитан Кучеренко.

— Так точно, товарищ капитан.

— Ну и хорошо...

— Может быть, ваш подчиненный выпьет виски? — предложил капитан «Эдельвейса», но, встретившись с укоризненным взглядом Кучеренко, комично поднял руки кверху. — Знаю, знаю, что русские пограничники — народ особенный.

— Да, особенный, господин капитан, — ответил Кучеренко, сделав вид, что не замечает насмешливой интонации в голосе капитана судна.