Александр Сапсай - Семейная реликвия. Месть нерукотворная

— Это я, конечно, запомню. Купишь мне новый костюмчик или кофточку фирменную, — изрекла в ответ Ольга. — Только не забудь, как всегда.

— Ну и денек сегодня начинается. Хоть никуда действительно из дома не выходи. И «Подарок дьявола» завершил. Или, может быть, лучше — «Подарок грозного царя». Потом с тобой посоветуемся. Подскажешь как, на твой взгляд, интересней и завлекательней. Ты же историк, профессор, тем более — педагог. Должна подсказать, какой выбрать заголовок, — проговорил Олег, сам больше всего довольный сказанным. — Да, субботний завтрак, — добавил он, — можно сказать, выше всех похвал. Я, видно, совсем плохой стал, заработался, моя дорогая, и ничего вокруг не замечал. Нужно кончать с такой практикой навсегда. Менять образ жизни. Путешествовать, ходить на разные приемы, рауты, презентации и так далее. Давай, как только сдадим с Андреем книгу, поедем с тобой, например, в Грецию, на Халкидики. Покупаемся. Отдохнем. Заодно и хорошую норковую шубу тебе купим. Вот это и будет мой подарок, о котором я только что говорил. Пойдет так? Тем более, гонорар мы должны получить за книгу немаленький. На поездку нам его хватит с тобой и на шубу в том числе.

— Это ты всегда поначалу так говоришь, а потом все забываешь или текучка тебя совсем заедает. Стоит только позвонить твоему приятелю — компаньону по строительству гаража из соседнего дома, которого ты сам прозвал «одинокий кавун», или, скажем, вашему председателю правления кооператива Зяме Бессмертному, как ты, сам даже того за собой не замечая, несмотря на все обещания, мигом срываешься из дома на очередное сборище вашего правления. Для чего? Для того только, чтобы в очередной, который год подряд, раз слушать беспочвенные, пустые разговоры о том, что нужно будет делать дальше, как быть и тому подобную белиберду, так ведь? Сам знаешь, что так, даже ответить по этому поводу, дорогой мой, тебе нечего. Правду ведь говорю.

Раздавшийся в этот момент телефонный звонок прервал их беседу и спокойно начавшийся торжественный субботний завтрак. Олег даже не успел узнать у жены, по какому все-таки поводу такое пиршество состоялось. Не из-за окончания же работы над книгой на самом деле, как сообщила Ольга. Конечно нет. Наверняка здесь что-то с ее вечным поиском иконы связано, решил он. «Какие-то концы, наверное, ей удалось в который уж раз обнаружить. А теперь решила со мной посоветоваться, чтобы принять решение».

В трубке Олег услышал взволнованный голос плачущей Галины. Всхлипывая, еле слышно выговаривая сквозь слезы слова, она сообщила ему такое, от чего все мысли стали крутиться совершенно в другом направлении. О торжественном сегодняшнем завтраке и его возможных причинах они с женой не вспоминали еще очень и очень долго.

— Что-то стряслось, Олег? — спросила, как только он положил трубку, Ольга. — Что там такое? Кто звонил?

— Галка. У нее что-то совсем плохое произошло. Плачет. Даже рассказать толком не может. А может, и неудобно. Ничего больше не знаю. Знаю только, что ей худо. Возможно, наша помощь потребуется, я так думаю. Так что, дорогая моя, пора одеваться. — С этими словами, даже присвистнув, Олег поспешил в свою комнату, где на специальной испанской вешалке с плечиками висел его повседневный рабочий костюм. Уже натягивая свой любимый черный свитер, он почему-то, сам не понимая почему, достаточно громко, чтобы слышала жена, начавшая одеваться в другой комнате, воспроизвел вдруг полюбившийся еще с детства перифраз популярной детской сказки.

— Посадил дед «Репку». Отсидел «Репка» и зарезал дедку, — отчетливо и ясно услышала Ольга доносящиеся из соседней комнаты слова мужа.

— Ты думаешь, что-нибудь очень серьезное? — не придавая никакого значения шутке, спросила она еще раз.

— Думаю, что да, — ответил ей Олег.

— Раньше, в прежние времена, — представил себе брат Ольги Геннадий, постоянно думая о своем тесте, — если бы ему такое, что он стал себе позволять, даже приснилось, или кто-то вдруг сказал, что он способен на это, то он, не задумываясь ни на минуту, как и подобает настоящему партийцу со стажем, которых сегодня всех скопом называют коммуняками, рассчитался бы с жизнью. Застрелился бы или повесился где-нибудь в туалете или в ванной.

«А тут вдруг на тебе, что стал вытворять, неожиданно почувствовав, ощутив и представив себе несостоятельность всех своих планов на будущее, — подумал он. — Особенно когда на самом деле понял, что приближающийся и неминуемый крах системы, которой служил, неизбежен. И в то же время удивительное дело, одновременно продолжал искренне исповедовать внедренные в его сознание чуть ли не на генном уровне ханжеские и лицемерные стереотипы прошлого. Но однако, все же и он, несгибаемый ленинец, сломался, поддался искушению, опустил свои крылышки, не выдержал бурного натиска жены и дочерей. Иначе разве стал бы строить, хотя по дешевке и далеко от Москвы, подальше от глаз приятелей и „доброжелателей“, на „притыренные“ потихоньку от партийцев деньги свой внушительный загородный дом? Да никогда бы даже не подумал, упаси его Господь. Да к тому же и строить стал, боясь всего на свете, с большим опозданием. Тогда, когда к тому моменту рядом с ним уже активно строились люди довольно среднего достатка. Да и собранные по всем городам и весям многомиллионной армией членов компартии деньги, в том числе изъятые у многочисленных предприятий управления делами, не в пример ему, высокопоставленные партийные чиновники вкладывали не только в строительство дач, но и во внутреннее убранство и внешнюю отделку.