Леонид Юзефович - Триумф Венеры. Знак семи звезд

Усадив гостя в кресло, князь остался стоять и на все попытки Ивана Дмитриевича либо встать самому, либо добиться, чтобы хозяин тоже сел, отвечал с восточной учтивостью:

— Не беспокойтесь, мне так удобнее.

— Ваше сиятельство, — спросил Иван Дмитриевич, — вы, я полагаю, догадываетесь, что привело меня к вам?

— Наверное, хозяин «Аркадии» раскрыл мой псевдоним.

— Это второй вопрос. А первый… К нам в сыскное поступил донос: вы, ваше сиятельство, обвиняетесь в тайных сношениях с генералом Гарибальди.

Панчулидзев засмеялся.

— Почему не с турецким султаном? Из Пензы, пожалуй, до Стамбула поближе будет.

— Дело нешуточное. В доносе говорится, что агенты Гарибальди, зная ваши связи при дворе и то расположение, которым вы пользуетесь у государя, передали вам крупную сумму денег. За это вы обязались настраивать русское общественное мнение против Королевства Обеих Сицилий. Мишенью первой интриги избран неаполитанский посол в Петербурге. Уже составился заговор, и на ближайшем балу в Аничковом дворце ни одна дама не примет приглашение посла и не пойдет с ним танцевать… Что вы на это скажете?

— Скажу, что, если бы у господина Гарибальди были такие же агенты, как у вас, он давно владел бы всей Италией.

— Благодарю за комплимент.

— Ведь что где ни сболтнешь, все донесут, негодяи! Да еще и перелицуют, и подкладку подошьют. Но напрасно вы меня шантажируете, я не дам вам ни копейки.

— Вы неправильно меня поняли, ваше сиятельство…

— Правильно я вас понял! У меня много врагов, они только и ждут случая оговорить меня перед государем. Но не учли, что наш государь в глубине души сочувствует Гарибальди.

— Тем лучше, — улыбнулся Иван Дмитриевич. — Хотя политическими делами я не занимаюсь, в определенных сферах прислушиваются к моему скромному мнению. Прежде чем пустить донос по инстанциям, я мог бы сопроводить его запиской о том, что интригу против неаполитанского посла вы затеяли не из корысти, а из сочувствия к Гарибальди.

— И что вы за это возьмете?

— Имя женщины, которая той ночью была с вами в «Аркадии».

Панчулидзев заметно встревожился:

— Подозреваете ее в убийстве этого Куколева?

— Вы с ним были знакомы?

— Нет-нет!

— Откуда же вам известно его имя?

— Так, слышал.

— А ваша любовница? Она знала покойного?

— Если это допрос, — сказал Панчулидзев, — то заявляю, что я не юноша. Какую бы страсть ни возбуждала во мне женщина, бессонные ночи уже не для меня. Время от времени я засыпал и не мог видеть, выходила она из номера ночью или нет. Что касается ее имени…

— Не нужно, — остановил его Иван Дмитриевич. — Я и так знаю.

Трясущимися руками Панчулидзев достал бумажник.

— Я вам заплачу! Я заплачу много. Очень много! Обещайте только, что мое имя не будет фигурировать на суде…

В седьмом часу вечера Иван Дмитриевич, окруженный заботами жены, лежал в супружеской постели, на свежих благоухающих простынях, и готовился уснуть, чтобы не просыпаться уже до утра. Болела голова, бессонная ночь давала о себе знать. Жена сидела рядом. По ее глазам Иван Дмитриевич видел, что она хочет того, чего он сам хотел от нее все эти дни, а теперь перехотел.

Она раздвинула отвороты халата на груди.

— Смотри, Ваня, какая у меня рубашка. Новенькая…

Он протянул руку, потрогал в том месте, где предлагалось, но ничего не почувствовал — ни волнения, ни нежности. Слишком устал.

— Подожди, — жарким шепотом попросила жена. — Сначала скажи мне что-нибудь.

— Что?

— Что-нибудь постороннее. Будто ты сейчас о другом думаешь.

— А я, по-твоему, о чем думаю?

— Уж я знаю, о чем, — сказала она, поднимаясь и подходя к двери, чтобы накинуть крючок, но не успела: на пороге стоял Ванечка.

Он какой-то странной походкой вошел в спальню, остановился в паре шагов от кровати и угрожающе произнес:

— Вы, папенька, говорили, что лгать нехорошо, красть нехорошо.

— Разве не так? — удивился Иван Дмитриевич.

— А сами вы, — звонким от преодоленного страха голосишком объявил Ванечка, — вор и лгун!

Бац! Жена влепила ему по затылку.

Он пошатнулся, но не заплакал и выкрикнул еще громче:

— Вор! Лгун!

— Погоди-погоди! Что случилось?

Ванечка вытянул вперед кулачок, развел пальцы.

— Моя штучка… Я ее сам в лесу нашел, а вы у меня украли, и я не мог без нее спать. Вчера украли, а сегодня дали и еще отнять хотели, будто она не моя.

— Это другая. Такая же, но другая, понимаешь?

— Нет, моя, — упирался сын.