Леонид Юзефович - Триумф Венеры. Знак семи звезд

За ложное заключение о смерти купца Зверева наследники наградили Вайнгера по-царски. Но сейчас-то какая ему выгода писать неправду? Что с того, что напишет, будто Куколева отравили, если тот умер от сердечного приступа? Нет, на этот раз не стоило сомневаться в его честности.

Иван Дмитриевич протянул бумагу Гайпелю:

— Завтра с утра пойдешь по аптекам. Надежды мало, но все-таки поспрашивай, не интересовался ли кто этой гадостью.

— А сегодня что делать? — спросил Гайпель.

— Не знаю. Сам что-нибудь придумай.

— Я думаю, надо бы с жандармами посоветоваться. Про наших масонов они много чего могут порассказать.

— Тебе не расскажут. Лучше вот что, — вспомнил Иван Дмитриевич, — узнай-ка адрес, где остановился князь Панчулидзев.

Иван Дмитриевич уже имел дело с Куколевым-старшим и понимал, что ни исчезновение матери, ни смерть брата не способны заставить этого человека пренебречь своими служебными обязанностями. «Сегодня я до вечера буду в министерстве», — сказал он и не обманул: дежурный чиновник сообщил, что коллежский советник Куколев у себя в кабинете.

— Входите, — пригласил он, когда Иван Дмитриевич робко приоткрыл сановную дверь. — Есть новости о Марфе Никитичне?

— Вообще-то я прежде всего ищу убийцу вашего брата.

— Тогда кто ищет мою мать?

— Тоже я.

— Не многовато ли на себя берете?

— Я убежден, что одно тут связано с другим.

— Вот как? Это уже что-то новенькое…

Куколев сел за свой стол, заваленный ворохами разграфленных листков с колонками цифр, и предложил садиться гостю.

— Вам что-нибудь известно о завещании вашей матери? — спросил Иван Дмитриевич.

— Я его не читал, оно хранится у Якова. Он же и назначен главным наследником.

— Но ведь старший-то — вы.

— Яков занялся коммерцией, как наш отец, а я, сами видите, не барыши считаю. Кроме того, мать с детства любила его больше, чем меня. Хроменький, несчастненький, ну и все такое прочее.

— Это, однако, не мешало ему изменять жене. Как, по-вашему, она не могла отомстить мужу за неверность?

— Сомневаюсь. Шарлотта была влюблена в него, как кошка. То есть в гневе чем угодно могла по голове стукнуть. Но хладнокровно заманить, отравить… Да, — спохватился Куколев, — я говорил вам, кого подозреваю в убийстве Якова?

— Вы мне ничего не говорили.

— Значит, подумал, а не сказал. Со мной так бывает…

Воспользовавшись паузой, которую Куколев сделал, чтобы усилить эффект, Иван Дмитриевич опередил его:

— Нейгардта?

— Значит, все-таки говорил. Но не важно… У них с Яковом были какие-то совместные дела, причем наверняка не вполне законные. Он и по этой части не промах, не только по женской. Что-то они, вероятно, с бароном не поделили, чем-то Яков ему помещал. Со мной у него не вышло, и Лизе мы успели дать рвотное. А тут в нужный момент никого рядом не оказалось. И жетончик Нейгардт ему подкинул раньше в качестве угрозы. Помнишь, мол, что ожидало твоего брата? Вот и тебе то же будет. Но, видать, Яков-то не внял.

— Вы думаете, Яков Семенович знал, что Нейгардт собирается вас отравить?

— Прежде я в это не верил. Но теперь… Как тогда прикажете понимать? Хорошо, убили. То есть нехорошо… Но жетончик-то как при этом очутился? Значит, Нейгардт их тогда не один заказал сделать, а несколько. Про запас.

— Ходят слухи, — сказал Иван Дмитриевич, — что Яков Семенович сам отравился.

— С чего это?

— Влез в долги.

— Подумаешь! Не причина, чтобы травиться. Мог бы объявить себя банкротом. Имущество-то числилось не за ним, а за матерью.

— Будто бы Яков Семенович узнал о ее смерти и решил покончить с собой, чтобы наследство досталось дочери. До своего совершеннолетия она могла бы отказаться от уплаты долгов.

— Угу. — Куколев, задумался. — Шарлотта вам сказала?

— Да.

— И вы ей поверили?

— Нет, разумеется.

— Я тем более никогда не поверю, что Яков способен пожертвовать собой ради кого бы то ни было. Не тот он человек.

— Только я вас очень прошу, Семен Семенович, никому ни слова! При всей вашей нелюбви к брату вы, я думаю, не захотите, чтобы ему как самоубийце не нашлось бы места в освященной земле. Чем черт не шутит! Вдруг он и в самом деле наложил на себя руки? — Внезапно лицо Куколева осветилось какой-то новой мыслью. Он повеселел. — Так-так, любопытно. Скажите-ка мне, господип Путилин, это Шарлотта велела вам никому не говорить о его якобы самоубийстве?

— Тут всякому придет в голову.

— Шарлотта, Шарлотта, не юлите… Вы видели моего брата мертвым?