Антон Чиж - Смерть носит пурпур

Марков не стал пользоваться ножом, а надорвал край. Внутри лежало что-то твердое. Он только взглянул и сразу же сунул содержимое обратно. При этом следовало еще не подать вида, чтобы супруга ничего не заметила. Но она заметила.

– Что там? – спросила она.

– Ерунда, по службе, – ответил Марков, пряча конверт на коленях под скатертью. – Не дают покоя даже дома.

– Как ты много трудишься! – воскликнула Лизочка. – Что они себе думают! Нельзя столько работать, у тебя же семья и дети! А ты на службе пропадаешь все вечера, иногда и ночью держат. Это никуда не годится. Я понимаю, какая ответственность на тебе, но мы скучаем без тебя, нашего дорогого папочки… Ты и сегодня придешь поздно?

Он пробормотал что-то невнятное, ссылаясь на долг и службу, чмокнул жену в темечко и поскорее ушел в кабинет. Дверь осторожно закрыл на ключ. И только тогда, усевшись за стол, позволил себе взглянуть на фотографии.

Марков прекрасно знал, когда и где были сделаны эти снимки. Вот только не знал, что его снимали. Об этом ему забыли рассказать. И ведь место ему так рекомендовали. Редкое место для провинциального городка, прямо сказать. Без вывески, и не каждого туда пустят. Но если уж попал, любое желание, о каком и мечтать не смеешь, исполнится. А его желания касались столь деликатного предмета, что и говорить о них можно лишь намеками. А тут – пожалуйста: снято на фотографический аппарат. Что же это такое?

Пошарив внутри конверта, Марков нашел записку. В ней сообщалось, что эти снимки вместе с негативами можно выкупить без последствий для службы и семейного положения. Такой подход устраивал, за исключением одной мелочи: за веселые картинки просили такие деньги, каких у Маркова не было при всех его заработках. В примечании к письму указывалось, что, если к назначенному сроку сумма не будет предоставлена вся и целиком, снимки отправятся по начальству. На чем мечты о семейном счастье и благополучии можно забыть. Чиновнику Дворцового управления иметь тайные пороки дозволялось, только если дело касалось пьянства. За увлечения Маркова выгоняли без разговоров и будущей пенсии. Тут и сомнений быть не могло. Он понял, что деваться некуда. В полицию с такими картинками не пойдешь, чего доброго, сам окажешься за решеткой. А куда еще идти?

На этот счет появилась одна идея. И хоть была она несколько сумасшедшей, но в сложившихся обстоятельствах можно было попробовать. Ничего другого все равно не оставалось. Не продавать же дом!

Марков дал себе зарок: если обойдется и он получит помощь, со всем прежним завяжет раз и навсегда. И даже станет примерным семьянином. Как ни трудно и тяжело ему будет проводить вечера дома, а не на службе. Лишь бы все обошлось.

В раскрытое окно влетел май. Май играл занавесками, подмигивал солнечными бликами, шумел перестуком колес. Май принес аромат, в котором свежесть ветра мешалась с запахами хлебных лавок Апраксина двора, конским пометом и уличной пылью высохших луж.

Эдуард Дмитриевич вдохнул, поморщился и подумал, что с превеликим удовольствием приказал бы задраить окна и наглухо закрыть их шторами. Только будет еще хуже. Вместо наглых запахов весны придет духота и полное томление ума. А этого допускать нельзя. Управляющий Государственным банком империи должен сохранять ясный ум, несмотря ни на какую погоду.

Погоду тайный советник Плеске не любил в принципе, как источник постоянного беспорядка и изменений. Приемная его и кабинет располагались в здании банка, зажатом между Екатерининскими каналом и Садовой, самой шумной, торговой и крикливой магистралью Петербурга. В довершение несчастий окна выходили на эту суетливую улицу. Будь воля господина управляющего, он бы перегородил Садовую коваными цепями и расставил жандармов, чтобы никто не смел под окнами его банка, то есть Государственного банка, торговать пирожками, лаптями, медовухой, пряниками, дешевыми книжонками и еще невесть какой ерундой.

Тайный советник Плеске вообще любил порядок, а в предстоящие месяцы порядок был необходим, как никогда. Совсем скоро империи предстояло переходить на золотой рубль. Это означало, что на нем – ответственность чрезвычайная. Каждую минуту надо думать и анализировать поступающую информацию. А как тут анализировать, когда под окнами целый день вопят про «пирашки гаряченьки!». В сейфах банка лежат литографические листы новых сторублевых купюр, которые впервые будут напечатаны разноцветными по новейшей орловской технологии, а с Садовой то и дело долетает: «Берем два за пятачок, зажимаем в кулачок!» Невозможно заниматься делами государственного масштаба в непосредственной близости к народу. Деть бы его куда-нибудь подальше, этот народ.