Антон Чиж - Смерть носит пурпур

Он позабыл, что темнота бывает коварна.

Никогда не знаешь, кто смотрит из темноты. Чей шорох и легкое движение промелькнут. Чья тень нежданно-негаданно проскользнет и растворится снова.

Темнота прячет тех, кто ей служит. Бережет их до времени и дает свободу вершить все, чего они пожелают. Она смотрит на их шалости и улыбается без зла и сожаления. Темноте незнакомы чувства. Она умеет лишь ждать. Темнота не любит тех, кто ею пренебрегает. Того, кто забыл о страхе и об опасности. Этого она не прощает.

Он ничего не почувствовал…

– Не сомневайтесь: он ничего не почувствовал.

– Вот как? Интересно. Вы так полагаете?

– Нет, не полагаю. Я в этом уверен, коллега. Посмотрите-ка вот сюда…

Бургомистр Царского Села, почетный гражданин Иван Яковлевич Липин, назови его главой города, с негодованием отверг бы подобную честь. Какой из него глава, когда город подчиняется коменданту генерал-лейтенанту Штрандману. Комендант устанавливал порядки, а прочим полагалось безропотно подчиняться. Роптать в летней резиденции императора не полагалось. Тут ходили по струнке. Да и причин для ропота не наблюдалось. Город был редким исключением в империи, где большинство жителей были довольны жизнью. Половина из них была довольна по приказу. Тут размещались казармы отборных полков: гусарских, лейб-гвардии, артиллерийских и кирасирских. Занимали они треть площади и порядок держали у себя образцовый.

Так что заботам бургомистра оставалась всякая мелочь: улицы подмести, собак бродячих разогнать, вывески привести в надлежащий вид, фонари отремонтировать. Впрочем, скучным обывателям такой порядок нравился: строгость и дисциплина во всем. Полиции и заниматься было особо нечем. Кому захочется озорничать, когда каждый второй прохожий разгуливает с револьвером, а каждый третий – с шашкой.

Обратной стороной порядка был недостаток развлечений. Особенно для господ военных. Кроме офицерского клуба да полковых собраний, деться некуда. В столицу ехать далеко, да и требуется особое разрешение командования на отлучку. А пристойного публичного дома официально не имелось. Конечно, были известные квартирки с милыми бланкетками [1]. Но любовь их была сродни подвигу: того и гляди, наткнешься на командира, которому тоже хочется тепла и ласки.

Без развлечений ротмистр лейб-гвардии 2-го Царскосельского стрелкового полка Алексей Еговицын чах и скучал. Его страстью была игра. Он любил ее искренно, не меньше бланкеток. Только вот карты не любили его. Он умудрялся проигрывать так часто и много, что полковые товарищи, заботясь о нем, сговорились и отказались садиться с ним за стол. Еговицын лишился последней отдушины. Он уже не помнил, когда последний раз брал в руки карты.

То, что случилось с ним в погожий день конца марта 1896 года, ничем иным, кроме как гипнозом или наваждением, объяснить нельзя. Когда ротмистр очнулся, было уже поздно. Еще три часа назад Еговицын был, в общем, счастливым и беззаботным офицером лейб-гвардии стрелкового полка, у которого все было как полагается, только вот жены не имелось. Большими талантами не блистал, обычный средний офицер, зато на хорошем счету у командиров, дружен с товарищами, в меру строг с подчиненными. Служить бы да не тужить.

Так ведь с какого-то рожна захотелось ему заглянуть в трактир на Фридентальском шоссе. Захотелось так, что сил нет. Офицерам лейб-гвардии посещать подобные заведения, мягко говоря, не рекомендовалось. С чего Еговицына потянуло в злачное место, он сам понять не мог. То ли погода подействовала, то ли невероятное стечение обстоятельств. Да теперь уже и неважно.

Он помнил, что выбрал стол как можно дальше от окон, чтобы форму случайно не заметили, заказал обед и собрался мило провести время. Суп был недурен для трактира, а холодная закуска так и шла под водку. Но тут откуда ни возьмись как раз после второй рюмки у стола завертелся приятный господин, да такой приятный, аж масленый. Говорил он с таким смешным польским акцентом и мило шутил. Как-то само собой вышло, что Еговицын пригласил его к столу и налил рюмку.

И вдруг приятный господин спрашивает: «А не волет, пан офицеж, так трохи, для души сыгжачь?» Пан офицер еле удержался, чтобы не расцеловать этого милого поляка. Он хотел, еще как хотел. Наудачу сразу нашлось еще два игрока, которые уселись рядом.

Дальнейшее Еговицын помнил смутно. Сначала он выигрывал немного, потом пошло по-крупному, что-то около трех тысяч. Сумма была столь оглушительна, а удача так благосклонна, что он принялся ставить, не помня себя. И не заметил, как начал проигрывать. Еговицын был уверен, что фарт вот-вот вернется, такой счастливый день. Ставки становились все крупнее, дошло до пяти тысяч, а он все не замечал, что проигрывается в пух. Наконец, ему предложили пойти ва-банк. Он поставил на все. Его карта была бита. Игроки из милых господ превратились в строгих кредиторов. А масленый господин подложил бумагу, перо и чернильницу.