Антон Чиж: Пять капель смерти

Эта болячка не слишком обременяет. Требует заботы от силы раз в месяц. Тогда я иду в лавку на левом берегу Сены. Опускаю пальцы в корзину, плетенную из ивы. Трогаю. Глажу. Слушаю запах пыли. Пачкаю ладони мягкой шелухой. Хозяин наблюдает сначала терпеливо, потом — раздражаясь, потом отворачивается. Быть может, прощая странности иностранца за старость лет.

Книги я не покупаю.

Они скользят сквозь пальцы. Поймав заглавие, отпускаю его, чтобы немедля вытянуть следующее. Это странно приятно, будто тексты, которые не успеешь прочесть, узнаешь насквозь. Ощущаешь их глубину. В этом есть смутная радость, что-то из другой жизни, из того потерянного далека, что дышит сладкой печалью. Названия мелькают. Страницы шелестят. В душе наступает покой.

В тот день хандра заставила лезть в пыль снова. Обложки привычно рябили. Взглянув, я вернул корзине пожелтевшую стопку, с которой содрали переплет. Внезапно что-то, еще не совсем ясное, заставило выловить беглянку, успевшую юркнуть за «Историю цивилизации» Бокля. Книжечка в пол-листа была потрепана, как старая швабра. Срез лохматился обрывками, корешок сыпался засохшим клеем. От автора осталась дырка, за края которой цеплялись «Ан» и «жъ». То, что было между ними, съела пустота. А память моя не разгадала имени.

От вида кириллицы я, признаться, отвык. Русские буквы казались неправильными. Я читал, смакуя забытый язык. Название было, как у чудесных бульварных книжек моего детства: «Божественный яд». Наверняка приключения в Индии или исторический роман о коварных отравителях. Я нетерпеливо слистнул заглавие. И прочел первую страницу. За ней — следующие. Трудно было поверить глазам. Зрение мое ослабло до толстых очков, но тут оно было ни при чем. Неизвестный автор каким-то невероятным образом проник в историю, которая много лет не давала покоя, дразня неразрешимой загадкой.

Я спросил букиниста, сколько месье желает за эту рухлядь. Удивленный внезапному чуду, он хотел отдать за так, но совесть торгаша не позволила. Мы сошлись на паре франков за американский роман, а ненужный раритет — в подарок. И расстались, довольные друг другом.

Чуть не бегом вернувшись в свою квартирку, я заварил кофе и принялся изучать ветхий манускрипт. Оторвался же, когда закрыл последнюю страницу, а за окном рассвело. Удерживала меня не интрига. Я знал: если прервусь — выброшу книжонку в окно, или сожгу в плите, или разорву в мелкие клочья. Не смогу справиться с негодованием. Скажу прямо: автор разжег во мне подзабытый гнев.

Что же он сделал? Разузнав отдельные факты, хранившиеся в полной тайне, смешал живых и исторических персонажей, извратил и перепутал события, сплел чудовищную ложь. Причем испачкал дорогой моему сердцу образ Ванзарова. Но хуже всего, что безмозглый писака выдумал, высосал из пальца и нашкрябал такой финал, которого в действительности не было, и раскрыл тайну, которой так никто и не узнал. Во всяком случае — я. Что стало мукой на все эти годы.

Теперь уже не осталось никого, кто бы мог отомстить за литературное преступление. Быть может, и сам автор канул в Лету. На что я сильно рассчитываю. Но если сидеть сложа руки, тайна останется неразрешенной, а друзья мои уйдут в вечность оклеветанными. Чего нельзя допустить, хотя бы ценой самой пенсии.

Писать я не умею, слог мой коряв и ковыляет на обе коленки. Зато у меня хранится бесценное сокровище. Я тщательно собирал факты, показания и документы, касавшиеся того дела. Архив прошел со мной через скитания и уцелел до последней строчки. Я берег его, не продав популярным журналам, даже когда голодал. Долгие годы я размышлял над ним, искал зацепку, и казалось, что тайна вот-вот сдастся. Но всегда в последний момент она ускользала. Уже много лет не притрагивался я к заветной папке. В ней — мое возмездие.

Я извлекаю архив со всеми записками, показаниями и отчетами, ничего не скрывая. Если кто-то найдет возможную отгадку, тогда бессовестный автор «Божественного яда» будет наказан. А те, кто прочел его пасквиль, поймут, как много они потеряли.

«Истина всегда рядом. Ее надо увидеть», — говорил мой друг и учитель Ванзаров. Мне не хватило остроты логики. Быть может, кому-то повезет больше. Тайну Ванзаров знал, но так и не открыл мне. Лишь уверял, что ключ у меня в руках. Ныне я предоставляю этот ключ каждому, кто рискнет взяться за мой архив. Чтобы логика и разум победили мрак безвестности. И свет воссиял.