Еремей Парнов - Ларец Марии Медичи

– Это дворник? – спросил Люсин, когда Шуляк в сопровождении кашляющего человека появился на площадке.

– Дворник. Прокоп Васильевич, – кивнул Шуляк.

– Хе-хх! – задохнулся в кашле Прокоп Васильевич. – Дворник! Дворник, будь оно неладно! Хех-х-га-кх! Ой! – Он покачал головой и тыльной стороной ладони отер выступившие слезы. – Прохватило меня вчерась, товарищи! Во!

– Это ты, Прокоп? – осведомились с той стороны.

– Я, Лев Минеевич, я! Прохватило меня, слышь? Открывай, не опасайся! Гха-кх-ка-ка!

Лев Минеевич, очевидно, Прокопа признал, потому что ответом на кашель был лязг открываемых замков. Однако, оставив все же дверь на цепочке, он осторожно приоткрыл ее, чтобы удостовериться, так сказать, лично. Своими очами.

– Добро пожаловать! – приветливо высунулся в щель сухонький старичок.

– Здравствуйте, здравствуйте, – кивнул ему Шуляк.

– Проходите, пожалуйста, милости просим. – Лев Минеевич сбросил цепочку и широко распахнул дверь.

– Спасибо вам, Прокоп Васильевич, – входя в квартиру, обернулся Люсин к шедшему сзади дворнику.

– Так что могу быть свободным? – затоптался тот на месте, мешая пройти Шуляку.

– Иди отдыхай, отец, – Шуляк похлопал дворника по спине и вошел следом за Люсиным.

Дворник сейчас же закашлялся и сказал, что он простыл.

– Холодное пиво? – понимающе усмехнулся Люсин.

– Кх, какое там пиво? – Дворник вытянул руки и раскрыл ладони, словно показывал, что у него ничего там нет. – Какое пиво? Не пью, язва потому как. Вчерась на дачном участке сено косил. По росе, босиком. И все! И простыл. Дела?

– Дела! – согласился Люсин и помахал на прощанье рукой.

– Спасибо тебе, Прокоп, – кивнул ему Лев Минеевич. – Иди теперь, отдыхай.

И запер дверь.

«Занятно», – подумал Люсин.

– Значит, вы сосед Михайлова, Лев Минеевич? – спросил он, осматривая прихожую.

Ржавая лампочка под непривычно высоким потолком бросала тусклые блики на помятые днища тазов, заваленный бумагами шкаф и подвешенный возле самой двери старый велосипед.

– Лев Минеевич, с вашего позволения… Да, я сосед! – Старичок гордо вскинул голову. – Угодно пройти? – Жестом уличного регулировщика он указал на свою дверь.

– Простите, Лев Минеевич! – Люсин протянул ему свое удостоверение. – Мы, Лев Минеевич, действительно из милиции.

– Нет! – Старик картинно выбросил вперед руки, словно ему предлагали не удостоверение, а незаслуженные миллионы. – Не надо. Я вам и так верю.

– Гм… – хмыкнул Шуляк.

– Верите так верите, – согласился Люсин. – Очень хорошо.

Лев Минеевич забежал вперед и с поклоном отворил дверь.

– Э, да у вас тут целый музей! – заметил Шуляк, и было непонятно, то ли он восхищается, то ли, напротив, самым решительным образом осуждает.

«Действительно, самый настоящий музей, – подумал Люсин, оглядев увешанные картинами стены. – Везет мне на этих искусствоведов-коллекционеров, как утопленнику».

Он с удивлением поймал себя на том, что проникся к старичку недоверием и неприязнью.

«За что? Из-за картин, что ли? С каких это пор я так реагирую на искусство? А с тех самых, Люсин, как пришлось тебе взять это непонятное дело…»

– Завидное у вас собрание, – одобрил Люсин.

– Ну что вы! – Старичок был заметно польщен, но гордость за свои сокровища боролась в нем с недоверием. – Все русские-с художники. Начало двадцатого века. – Это был определенно голос гордости, но если учесть очевидную, конечно, некомпетентность слушателей, то можно сказать, что в нем звучала опаска. – Всю жизнь собирал…

– Прекрасное дело сделали, Лев Минеевич. Хорошее дело. Но мы к вам, извините, совершенно за другим. Где находится сейчас сосед ваш Михайлов?

– В отъезде он со вчерашнего дня, – с готовностью ответил Лев Минеевич. – Отбыл в Питер, то есть в город Ленинград.

– Надолго?

– Сказывал, на несколько дней.

– А по какому делу, случайно, не знаете?

– Так он, Витюсенька, Виктор Михайлович то есть, к своей барышне поехал, – заулыбался старик. – Дело молодое, понятное. Она у него постоянно в разъездах, а он что? Свободный художник – сел и поехал! Он частенько к ней ездит. То в Ереван, то в Баку, а в Питер уж который раз!

– А как девушку зовут, не знаете?

– Нет. – Старик сокрушенно покачал головой. – Запамятовал. Их у него, извините, много перебывало. Всех не упомнишь. Дело-то его молодое…

– Жаль. Очень жаль, что запамятовали. А он что, просто так взял и уехал, ни с того ни с сего?

– Да к барышне же, говорю, уехал! Не впервой, чай.