Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

Страница 324 была заложена ножом для разрезания бумаги. Соколов стал читать строки, подчеркнутые по полям красным карандашом: «Самый многочисленный и, быть может, самый опасный класс преступного мира представляют так называемые дельцы. Мы встречаем их всюду, не подозревая об их профессии: в театрах, на скачках, на гуляньях. Они всегда вежливы и вкрадчивы. Они не крадут часов из кармана и не разбивают запертых лавок. Они предоставляют это другим, более мелким воришкам... Поселяются они всегда в центральных кварталах и там заводят свое бюро — с реестрами, с красивыми витринами и решетками, над которыми красуются вывески: “Банк” или “Касса”. Они часто печатают объявления на четвертой странице газет, в которых предлагают принять капиталы под громадные проценты, сулят невиданные барыши. Некоторые легковерные идут на эту приманку, разоряются, сожалеют, что пустились в неверную спекуляцию...»

Соколов задумчиво покачал головой:

— Вот оно что!

— Скажите, Аня, ведь у вас есть альбом семейных фото? — спросил Соколов.

— Конечно, — вдова достала из комода кожаный переплет. — Это родители Вани, это Ваня мне подарил со своей надписью: “Дорогой невесте — любви и счастья. Целую. Иван”.

— Можно взять его на короткое время? Спасибо! А это кто?

— С бакенбардами, симпатичный? Леон Люцеранский из Петербурга, университетский товарищ Вани. Его отец важный человек. Сам Леон приезжал к нам утром рокового дня. Он куда-то за границу ехал.

С вечерним поездом Соколов отправился в северную столицу. Отец Леона, действительный тайный советник, жил в богатом особняке на Васильевском острове, со множеством слуг, ливрейных лакеев, французским поваром, двумя выездами.

Старик своей важной и благородной наружностью напоминал толстовского Алексея Александровича Каренина. Даже говорил, подобно этому литературному персонажу, неторопливым, всегда слышным голосом, с налетом едва заметной иронии.

— Граф, — старик Люцеранский говорил по-французски, чуть улыбаясь, — это весьма пикантная ситуация: я потребовался полиции. Это даже любопытно. Но прежде скажите, как ваш батюшка? Впрочем, я его встретил на минувшей неделе в Канцелярии Государя, он разговаривал со статс-секретарем Танеевым. Сдал, постарел мой друг. Увы, мы все стали стариками.

Соколов ловко перевел разговор на Люцеранского-младшего. Старик довольным тоном произнес:

— Пусть это не совсем скромно, но Леон, признаюсь, меня радует. Он ревностен к службе. Полторы недели назад министр отправил его по служебным делам в Берлин. Вот его телеграмма: —Доехал хорошо. Разместили удобно. Целую, счастья. Леон”.

— Вот как? Позвольте мне записать номер отправления. Это так, на всякий случай.

Заплатив тридцать три рубля, что составило сто семь немецких марок, Соколов в тот же день разместился в первом классе “Норд-экспресса”. Путь лежал в Берлин.

Через тридцать два часа экспресс прибыл на берлинский вокзал Фридрихштрассебанхоф. И Соколов туг же попал в дружеские объятия знаменитого криминалиста Вейнгарта. Вейнгарт, усадив Соколова в авто, докладывал:

— В своей телеграмме, Аполлинарий, вы назвали имя Люцеранского. Такой у нас не значится ни в одной гостинице. Не заходил он и в университет, где его ждали с лекциями.

— Тогда везите меня на телеграф!

На Обервальдштрассе начальник телеграфа, громадный потный человек, заявил:

— Какой номер телеграммы? Сейчас оригинал принесут. Эй, Эльза, и еще тащи нам холодного баварского...

Когда служащий положил перед Соколовым оригинал, тот жадно впился в него взором. Потом поднялся с кружкой пива, торжественно произнес:

— Вопреки тому, что в обгорелом трупе признали Трахмана, у меня всегда были сомнения в его трагической гибели. Действительно, зачем грабителю жечь труп и деловые бумаги? Когда я наткнулся на книгу о мошенниках, которые богатеют на банковских операциях, мои подозрения перешли в уверенность. И вот, господа, бланк телеграммы. Он заполнен рукой... “мертвого” Трахмана.

— Это замечательное дело надо отпраздновать, едем в “Хилл эр”!— воскликнул Вейнгарт.

— Прежде надо поймать убийцу.

— У российских преступников, дорогой Алоллинарий, дорожка накатанная. Все жулье почему-то тянет в Париж. Но эти парижские тайны шиты белыми нитками. Ваш Трахман веселится в каком-нибудь “Континентале”.