Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Посмотрим! — коротко сказал Соколов. — Я сейчас навещу Серовых.

Не прошло и часа, как он вернулся. Тяжело вздохнув, сказал:

— Много я горя видел, служба такая! Но столь жуткой безысходности, такого отчаяния, когда и плакать нет возможности, — никогда! Отец и мать Луши уверены, что дочь не сбежала. С ней что-то худшее... Разве могла Луша покинуть дом в одном легком платье, вовсе не годном для дальнего путешествия?

Мишин горячо заспорил:

— Это ничего не доказывает! Инженер накинул на нее свою шинель — вот и тепло! А в магазинах купили все, что необходимо. Из дома вынести узел — большая опасность. Так?

Соколов спорить не стал. Он устало произнес:

— Скоро час ночи. Пора спать.

Ранним утром, когда лишь богомолки тихо тащились в церковь и небо не успело очиститься от ночной мути, Соколов, Мишин и Жеребцов вышли на улицу:

— Подышать деревенским воздухом!

Их обогнала богатая рессорная коляска, запряженная парой. Коляска остановилась возле дома Муратовых. Из нее грузно вылез Прокофий в изящном пальто заграничного покроя. Его бережно под локоть поддерживал счетовод Гордей. Они скрылись за высокой оградой.

Мишин сочувственно произнес:

— С горя пьет! Еще бы, такой невесты лишился. А Гордей возле хороводится.

Задами вышли к Москве-реке. Тихо в невесомом белесом тумане струились свинцово-тяжелые воды. Сладковато пахло прелой зеленью. Осмотрели пустынный берег. Дойдя до участка Серовых, прошли в узкую калитку, начали подниматься вверх, в гору. Стая ворон с резким нагловатым карканьем кружилась возле громадного тысячелетнего дуба.

Соколов задумчиво наблюдал эту картину:

— Эти птахи словно на пир слетелись. Чем они лакомятся?

Подошли ближе. Жеребцов пальнул из нагана. Со злобным карканьем воронье отлетело несколько прочь, разметавшись грязными пятнами на ветвях ближайших деревьев и на земле. Некоторые успели где-то урвать куски кровавого мяса и лакомились им.

Жеребцов, наступив на валявшееся бревно, залез наверх. Саженях в трех от земли ветви расходились в стороны. Жеребцов увидал в проеме между ветвей громадное дупло, выевшее чуть не всю середину дуба. Там лежал сильно пострадавший от хищников девичий труп.

Спрыгнув на землю, кивнул головой:

— Здесь...

Городские прогулки

Приехавший вскоре на вызов судебный эксперт Павловский установил: Лукерья Серова задушена стальным проводом, который сыщики обнаружили около дуба. Затем преступные руки забросили ее труп в дупло, будучи, видимо, уверены, что здесь его не найдут. Но забыли про прожорливых ворон.

Отпевали новопреставленную в церкви Андрея Стратилата, в той самой, где всего несколько дней назад она должна была венчаться. Хоронили через три дня в фамильном склепе сельского кладбища. Собралось все село — от мала до велика, и у всех на глазах были горькие слезы.

Прокофий стоял понурым, комкая в руках фасонную шляпу с большим раструбом, а неразлучный с ним Гордей то и дело сердито произносил:

— Вот что сделал инженер! Лютая зависть довела его до смертоубийства. Эх, кабы поймать, собственными руками задушил бы!

Убитая горем мать Лукерьи тем не менее нашла в себе силы утешить несостоявшегося зятя:

— Сынок, молись Господу за душу нашей Лушеньки! И сам облегчение получишь. Исстрадался, лица на тебе, голубчик, нет...

Словно выросший из-под земли, Соколов презрительно сказал:

— От пьянства, беспутной и преступной жизни почернел! Ты, сукин сын, где вчера был? Молчишь? Мои сыщики тебя проследили: опять шлялся в притон мадам Ройтер, что у Калужской заставы. И принимал ты продажные ласки известной шлюхи Машки Криворучко. Она призналась во всем. — Повернулся к помощникам: — Эй, Жеребцов, Мишин! Наручники наденьте на Прокофия и его подручного Гордея.

Повалился на кладбищенскую землю Прокофий, заголосил:

— Бес попутал!

На другой день из воды вытащили раздутый труп инженера.

Окружной суд давно не видел такого наплыва публики. Дело об убийстве купцом Муратовым собственной невесты вызвало исключительный интерес. Двадцатидевятилетняя Машка Криворучко, заплывшая жиром, с узкими щелками монгольских глаз, откровенно рассказывала:

— Энтот Прокофий цельный год ко мне ходил, надоедал. Буянистый, случалось, бил меня, я уж стала прятаться, да мадам приказала его принимать. Вить деньга у него водилась. Про то, чтобы он невесту извел, так это я выпимши была, ради озорства сболтнула. Говорю: “Взамен обещаю вечную любовь и предпочтение”. А он, дурак, и впрямь поверил.