Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Была бы бражка, так съедим барашка! Служебное авто, дорогие коллеги, в вашем распоряжении.

Соколов заключил разговор:

— Сбор завтра в восемь часов утра, здесь в Гнездниковском!

Ровно в восемь все были в сборе.

— Сыщики и воры — самые точные люди! — улыбнулся Жеребцов. — Давно это замечено.

Ирошников одобрительно хмыкнул:

— Очень правильно замечено! Как и ворам, сыщикам надо уметь вовремя смыться. Вонючка Галкина давно фырчит у подъезда, на завтраке мы нынче все экономили. Так что, скорее к столу великого и гостеприимного Соколова, в Мытищи!

Все дружно поднялись с мест, направились к дверям. Вдруг те распахнулись, на пороге стоял дежурный офицер. Он доложил Кошко:

— Только что телефония пристав первого участка Мясницкой части Диевский. В доме Гурлянда, что на Тургеневской площади близ Мясницких ворот, в окно виден висящий труп.

— Труп криминальный? — деловито вопросил Кошко. Ему все еще не терпелось показать себя на новом месте.

— Никак нет! Изнутри виден ключ, которым закрыта дверь. Пристав полагает, что самоубийство. Но вы приказали докладывать вам о каждом кадавре.

Кошко глубоко задумался: хотя он и жаждал показать служебное рвение, да понимал, что за каждым покойником в громадном городе не доглядишь. Жеребцов, привыкший к вольностям, запальчиво произнес:

— Вот Диевский пусть с этим самоубийцей и валандается, а у нас — выходной!

Реплика оказалась неуместной.

Кошко нахмурился:

— Решения, с вашего позволения, буду принимать я! — И его колебания сменились решительным прорывом: — Сейчас же выезжаем на место происшествия, тем более что вся группа в сборе. — Он обвел взглядом враз помрачневших товарищей, смягчил тон: — Ведь это, кажется, нам все равно по пути? Дело, очевидно, пустяковое, за полчаса отделаемся и покатим в Мытищи вкушать яства с обильного стола Аполлинария Николаевича.

Раздался дружный тяжелый вздох. Лишь неунывающий Ирошников съехидничал:

— Ехал Пахом за добром, да убился о пень лбом!

Галкин, любивший гонять в хлебосольный дом Соколова, разозлился не на шутку. Он жал и жал на газ, едва на Трубной площади не врезавшись в ломовую лошадь.

Кошко строго заметил:

— Ехать следует осторожней!

Ничего не ответив, Галкин понесся еще быстрей, хотя дорога пошла в гору, мимо крепостных стен Рождественского монастыря.

Во дворе дома номер восемь уже топталась целая свора любопытных. Они не обращали никакого внимания на городового, который безуспешно пытался вытеснить ротозеев на улицу. Пристав Диевский козырнул прибывшим:

— Думаю, что вы напрасно переполошились — целое авто сыщиков! Тривиальное самоубийство. Взгляните на второй этаж, во-от на люстре висит. С вечера в подъезде — консьержка, посторонних не было. Окно самоубийцы закрыто, никто проникнуть в него не мог. Говорят, наложил руки на себя на почве помутнения разума.

Лицо пристава светилось беспредельной преданностью начальству и рвением по службе.

Соколов спросил:

— Николай Григорьевич, ты свидетелей еще не допрашивал?

Пристав виновато улыбнулся, обнажив ряд фарфоровых зубов:

— Таких выявил пока лишь двоих — консьержку Пятакову и... Как вы, господа, полагаете, кто первым увидел самоубийцу? Сам Яков Давыдович Рацер. Он снимает у Гурлянда квартиру. Он счел долгом остаться в ожидании вас. А вот и сам Яков Давыдович!

Из плотной толпы, с жаром обсуждавшей происшествие, отделился изящный мужчина с черными английскими бакенбардами, в хорошо сшитом бостоновом костюме. Сдержанным, полным собственного достоинства шагом он приблизился к сыщикам. Рацер источал тончайший запах одеколона “Рубидор”, флакон которого стоил восемнадцать рубликов.

Здесь уместно будет рассказать об этом замечательном господине и о том, что с ним приключилось в тот достопамятный день.

Яков Давыдович Рацер лицом был значительным и известным. Когда-то он с блеском окончил Филадельфийскую консерваторию по классу скрипки. Как водится, знатоки прочили ему блестящее артистическое будущее. Кто знает, может, его слава скрипача стала бы столь блестящей, как, скажем, Яши Хейфица или Вениамина Казарина, но...

Но тот, кем восхищался сам Ауэр, скрипке предпочел коммерцию. По сей день завсегдатаям букинистических развалов в старинных журналах и справочных книгах попадаются рекламные проспекты Рацера. Из них можно заключить, что Рацер торговал “топливом и лесным материалом”. Как и в музыке, в коммерции способности его оказались превосходными.