Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Я сейчас вернусь...

Она ушла в ванную комнату. Соколов слышал, как хлещет вода, и с ужасом сказал себе: “Ведь я не могу ее арестовать. Она... нравится мне”.

Потом она вошла обнаженной, с капельками влаги на лице, ещё более прекрасная, чем в одежде. На светлорозовом теле темнел лобок. Она протянула руки, и они задохнулись в исступленном поцелуе.

...Эта ночь стала каким-то фантасмагорическим видением, где необыкновенное счастье перемешалось с неотвратимой трагедией.

Уже под утро, смертельно уставшего, Эльза поцеловала его в губы долгим влажным поцелуем и простым, почти обыденным голосом сказала:

— Прощай, милый! Как жаль, что мы прозреваем всегда поздно.

Она скрылась в ванной комнате. Соколов, сам себе удивляясь, се возвращения ожидал без малейшей тени страха. Незаметно для себя он заснул.

...Пробудился Соколов поздно — часов в девять, когда с улицы в открытое окно доносился звон колоколов соседней церкви, неслись крики торговцев-разносчиков, точильщиков и извозчиков. Эльзы рядом не было, хотя ее вещи лежали с вечера на стуле.

Он, утопая крепкими ногами в глубоких коврах, быстро прошел в ванную комнату. Она лежала в громадной, черного мрамора ванной, неестественно вытянувшаяся, с застегнутой на лице эфирной маской.

Рядом на мраморном столике сыщик увидел письмо: “Прости, милый, что я так ушла. Но таким, как я, нет места среди людей. Э.”

Соколов поцеловал записку.

Эта история дважды заставила говорить о себе. Первый раз, когда было совершено хитроумное и жестокое преступление. Второй — когда стали известны подробности его разоблачения.

Гартье прощался с сотрудниками. На его место был назначен начальник рижского сыска Аркадий Кошко.

По давней традиции собрались в трактире Егорова в Охотном ряду. Столы были сдвинуты и накрыты камчатыми скатертями. Они ломились от изобилия закусок, запотевших графинчиков и винных бутылок.

На сцене с удивительными выкрутасами наяривал на балалайке мужичок в светлой косоворотке, расшитой по высокому вороту и подолу золотой ниткой.

Обстановка, как это обычно бывает при прощании, была немного грустной. Гартье, расчувствовавшись, склонился к сидевшему рядом Соколову:

— Славно мы с тобой поработали, Аполлинарий Николаевич! Хотя, признаюсь, методы твои порой слишком...своеобразные. Как же ты отважился лечь в постель с убийцей-маньячкой?

Изрядно разогревшийся шампанским Ирошников ядовито расхохотался:

— Это что, куда веселей было, когда подозреваемого живьем в могилу клал!

— Не подозреваемого, а убийцу Саньку Темчука, — добродушно заметил Соколов. — Ему там самое место.

Гартье налил водки Соколову и себе. Залпом выпил, мотнул головой и с аппетитом закусил соленым крепким груздем. Жарко дыхнул в ухо:

— Я тебе прямо скажу: ты русский самородок. Ну, как Шаляпин на сцене. Таких любит публика, но начальство... терпеть не может. Знаешь почему? Потому что какой-то злой рок у нас на Руси в начальство выводит бездарей. А бездарь обязан ненавидеть талант... физиологически. Впрочем, про Кошко все хорошо говорят. Выпьем под анчоусы?

Соколов много пить не любил. И он никогда пьяным не бывал — алкоголь его не брал.

В этот момент в дверях появился шофер Галкин — как всегда, весь в коже, промасленный, прокопченный, на версту пахнущий бензином. Разглядев сослуживцев, на ходу делая извиняющие движения руками, он, оставляя мокрые следы на паркете и коврах, подошел к Соколову:

— Простите, Аполлинарий Николаевич! Господин Кошко очень просит вас отправиться в “Габай” Звонил по телефону городовой, там убийство.

Подняв голову, Галкин кивнул Ирошникову и Павловскому:

— Вам тоже приказывают оставить закуски!

Так было прервано прощание сыщиков со своим, уже бывшим командиром. Но когда сыщик располагал собой? Тревоги, облавы, трупы...

Едва вышли из теплого и светлого помещения на улицу, как в лицо ударил мокрый колючий снег. Стоявшая последние дни сухая погода с час назад сменилась ураганным ветром и бешеным снегопадом.

От Охотного ряда до Петровки — рукой подать. Но пока открытый “рено” несся по заснеженной мостовой, веером разбрызгивая жидкую мокрядь, Соколов успел изрядно промокнуть. Автомобиль затормозил на углу Петровки и Кузнецкого переулка. Большой богатый дом, весь в лепнине, украшала, отражая свет уличного фонаря, громадная зеркальная вывеска