Валерий Иванов - Петля Времени

- Когда получал кружку, ложку и полотенце, - пояснил ничуть не смутившийся Фагот, - я расписался на бланке с правилами тюремного режима, пунктом четырнадцатым которого категорически запрещено хождение на территории зоны любого спиртного.

В камере повисла недоуменная тишина.

Угловой, как и положено старшему, вновь не спешил высказать свое мнение по возникшему вопросу. Остальные попросту побаивались, оказавшегося опасным и скорым на расправу, новичка.

- Да, ты что, плетешь-то, - не выдержал, наконец, комбриг, - ты это серьезно или туфту гонишь?

- Вполне серьезно, - подтвердил Фагот свою приверженность закону, - Мессир раз и навсегда научил меня всегда неукоснительно соблюдать договор, если скрепил его своей подписью, а, особенно, кровью.

Тут уже заинтересовался и Берест, заинтригованный незнакомой кличкой, а, больше тем, с каким нескрываемым уважением произнес ее вновь прибывший арестант.

- Кто такой Мессир, - в голосе его звучало недоверие и скрытый сарказм, - что-то я не слыхал ничего про вора с таким погонялом.

- Ну-у-у..., - протянул Фагот, явно подбирая определение, - ... наш пахан, - наконец нашелся он.

Камера включилась в общую дискуссию, живо обсуждая, не западло ли выполнять предписания администрации тюрьмы, даже давая о чем-то подписку. И скоро пришла к общему выводу, что поскольку хозяин и его подчиненные сами каждодневно нарушают режим, а, иногда и беспредельничают по отношению к своим постояльцам, здешний же кум вообще подлюга из подлюг, то никаких договоренностей соблюдать не следует. Причем, для воров это было однозначно, бывшие же комбриг и директор вначале выражали осторожное сомнение.

Впрочем, Фагот остался при своем мнении.

Крайне осторожный и недоверчивый Берест продолжал мозговать о некоторых странностях и несуразностях, проскакивавших в словах и поведении нового поселенца.

Первое. Никогда не слышанные им в воровском мире клички Мессир и Фагот.

Второе. Явная чушь с соблюдением тюремного режима и каких-то скрепленных подписями договоренностей. У настоящих блатных и воров такой вопрос вообще не стоит.

Третье. Привычный с детства к обществу воров и блатных, он сразу уловил некое несообразие новичка. Складывалось впечатление, что тот лишь играет свою роль.

Четвертое. Предсказание о приведении в исполнение вышки Бурому. Суда-то не было. Правда, бывали случаи рассмотрения дел заочно, либо в "особом порядке". Но "заочниками" и "особистами" были только политические, как он слышал, то есть враги народа, вредители, шпионы. Бурый же - чистый уголовник. Так что, это еще и вовсе не факт - придет вечер, посмотрим. Еще более не факт, который он и проверить-то не сможет, его собственная смерть во Всесоюзном Буре через тринадцать лет.

И пятое. Можно найти и объяснение знанию пришельцем его клички и воровских занятий в детстве. Щуки, костоломы и мусора вполне могли провести глубокое бурение его прошлого, то бишь, провести тщательную оперативную разработку его личности, как вора в законе, на всех этапах его жизненного пути.

Узник знаменитых ленинградских Крестов, не менее известных московских Бутырки, Лефортова, Сокольников и Красной Пресни, прославившейся своими пресс-хатами киевской Лукьяновки, он сразу уловил определенную дозу фальши и рисовки со стороны незнакомца. Громадный психологический опыт криминальных отношений, отточенный пребыванием во всех знаменитых тюрьмах СССР, кричал ему: - не верь! Этот человек не тот, за кого себя выдает!

- Кто же он такой? - Берест скосил глаза на предмет своих размышлений.

Тот лежал на шконке, вверх лицом, с очень сосредоточенным выражением лица, иронично покривив рот.

- Сухарь? Подснежник? Или обычная наседка, подселенная в камеру заботливым кумом? - продолжал свои изыскания многоопытный вор, - может сунуть ему предъяву? И перо во фрак, если оконфузится?

Пока он был в дыму, то есть не знал что предпринять. Заточка, искусно исполненная из обыкновенной оловянной ложки, была всегда при нем и в ее применении ему, пожалуй, в блатном мире не было равных.

Он мог воткнуть ее в артерию, и человек истекал кровью за две минуты. Мог достать до сердца, приставив к груди и саданув по ней шершавой загрубевшей ладонью. Мог всадить в нижний край ушной раковины и, пробив челюстные соединения, достать до мозга. А, мог и просто метнуть, попав точно в глаз противнику.

Никакой шмон пока не смог ее обнаружить, он прятал ее прямо на теле и даже раздетый догола умел ее утаить. И никто не докажет ему убийства. Сокамерники будут молчать - таков тюремный закон правилки, и нарушитель его карался немедленной смертью. От орудия убийства он легко избавится. Ну, трюмануть, конечно, могут, но это мелочи....