Оливер Пётч - Дочь палача и король нищих

– Сейчас некогда объяснять, – прошипел Натан. – Я простил Симона и его подругу. Расскажу все по пути. – Он огляделся по сторонам. – А где Йоханнес и Хромой Ханнес?

– У трактира возле Каменного моста, – ответил Райзер. – Там сейчас есть чем поживиться. Мельница на Верде горит, люди глазеют и…

– Я знаю! – рявкнул Натан. – Хватит болтать, лучше приведи их. Встретимся за воротами Петера. Пошли, быстро.

Райзер пожал плечами и поспешил к мосту, в то время как Симон и четверо нищих зашагали в другом направлении. Весть о пожаре на острове разнеслась между тем по всему городу. К набережной отовсюду стекался народ, и пятеро оборванцев с трудом пробиралась по тесным улочкам. Но их, по крайней мере, никто не останавливал, да и лекаря никто не удостаивал даже взглядом.

«Замечательно, я теперь и выгляжу в точности как они, – подумал Симон и с грустью оглядел мокрый, перепачканный глиной сюртук. – Когда все это закончится, я еще рад буду, если нищие позволят мне спать с ними в подземелье и временами станут подкармливать меня черствым хлебом».

В скором времени они добрались до ворот Петера в противоположной стороне города; стражники по-прежнему обыскивали крестьянские повозки. По дороге Натан рассказал остальным нищим о том, что произошло на мельнице. Насвистывая веселую мелодию, он повернул налево и зашагал к перекошенному сараю, примыкавшему к городской стене и, судя по виду, в любую секунду готовому развалиться на части.

Король нищих осторожно отворил трухлявую дверь и поманил остальных за собой. В стене с противоположной стороны находилась, к немалому изумлению лекаря, узкая дверца. Натан постучал в нее, выдерживая определенный ритм, и вскоре им открыл бородатый стражник с наружностью выпивохи.

– Эй, всех сразу? – пробасил он и оглядел нищих налитыми кровью глазами. – Тогда придется доплатить. – Он недоверчиво взглянул на дрожащего от сырости лекаря. – А я тебя, кажется, знаю. Где…

– Трясучий Август, – вмешался Натан и вложил несколько грязных монет в ладонь озадаченного стражника. – Он у нас новенький, бедолага. У него английская лихорадка, и ему недолго уже осталось.

Стражник в ужасе отступил на шаг.

– Господи, Натан! Раньше не мог сказать? Проваливайте, и этого чумного заберите скорее!

Он скрестил пальцы и трижды сплюнул. Нищие, давясь от смеха, выбрались на засеянное свеклой и пшеницей поле, которое с этой стороны вплотную примыкало к городским стенам. Позади них с грохотом захлопнулась дверь.

– Чудесное изобретение эти дверцы! – воскликнул Натан.

По правую руку тянулась в направлении юга широкая дорога, и король нищих зашагал к ней сквозь золотистые волны пшеницы. На краю поля их уже поджидали Райзер и двое других его собратьев. Симон решил, что они воспользовались другой такой дверцей.

– Кто не скупится на деньги, может выходить из города в любое время дня и ночи, – на ходу объяснял король нищих. – Конечно, если тебя не разыскивают за массовое убийство или ты не собираешься отравить Рейхстаг. Хотя даже в этом случае наверняка можно условиться насчет цены. Люблю этот город!

Он воздел руки к небу и, продолжая насвистывать, зашагал во главе процессии: во главе горстки нищих, грязных и оборванных в лохмотья, хромых и полусумасшедших, но намеренных спасти Регенсбург от катастрофы.

Филипп Леттнер словно заклятие произнес, от чего руки и ноги Куизля налились свинцом.

Снова разболелось левое плечо, спину и лицо жгло от укусов шершней, палач неловко отступал. Он механически заносил правую руку и отбивал удары противника, но рано или поздно Леттнер должен отыскать лазейку в его защите, и смертельного удара не избежать.

Фридрих лежал на полу посреди церкви и хрипел. Укусы шершней широкоплечий гигант переносил, похоже, гораздо тяжелее, нежели его более худой брат. Руки Фридриха вздулись и стали вдвое больше, его рвало слюной и горькой желчью, а дышал он так, словно грудную клетку стянули железными скобами. Но хуже всего пришлось его распухшему, изрытому шрамами лицу: от укусов оно стало красным, как голова только что заколотой свиньи. Краем глаза палач заметил, как тело здоровяка затрясло в конвульсиях. Движения его становились все слабее; потом Фридрих резко выгнулся, точно получил по спине палкой, и застыл на полу, словно громадное чучело.

– За Фридриха, сукин ты сын!

Леттнер замахнулся и с ревом обрушил кацбальгер Куизлю на голову. Палач увернулся, но за первым ударом тут же последовал следующий.