Оливер Пётч - Дочь палача и король нищих

– А ну оставь, – пролепетал он. – Я пока что отец тебе.

– Ты продал Бертхольду спорынью, – проговорил Симон бесстрастным голосом.

Отец устало поднял на сына маленькие глазки и, казалось, в первое мгновение решил что-нибудь соврать. Но потом просто пожал плечами.

– Ну и что. Тебе-то какое дело.

– Пекарь скормил спорынью своей служанке Резль, и вчера вечером она умерла.

Бонифаций Фронвизер явно не желал отвечать, и молчание затягивалось. В итоге снова заговорил Симон:

– Кричала так, что на весь город слышно было. Как свинья под ножом мясника. Но ты-то наверняка где-нибудь надирался и не слыхал ничего.

Старый лекарь скрестил руки на груди и задрал подбородок.

– Бертхольд выпросил у меня средство, я ему дал его, вот и все. А что он с ним собирался делать, это уже его дело и меня не касается. Коли его служанка…

– Ты советовал ему не жалеть порошка и дать побольше! – перебил его Симон. Голос его дрожал. – Ты отдал ему спорынью, словно это какой-нибудь шалфей или арника. Но это яд! Смертельный яд! Ты… коновал!

Последние слова вырвались у Симона сами по себе и для Бонифация Фронвизера оказались явно лишними.

– Коновал? – рявкнул он. – Это я-то чертов коновал? Хочешь знать, кто у нас настоящий коновал? Твой проклятый палач – вот кто! У кого еще люди покупают дьявольские зелья? В кои-то веки он уехал, я могу немного заработать – и меня тут же объявляют убийцей! И кто, собственный сын!.. – Старик вскочил и врезал по столу так, что кружки задребезжали на полках у стены. – Палач вшивый! Шарлатан проклятый! Я ему дом спалю!

Симон закатил глаза и уставился в потолок. Бонифаций Фронвизер завидовал Куизлю, и зависть эта многие годы не давала ему покоя. С любой болячкой люди, хоть и тайком, охотнее все же шли к палачу, чем к местному лекарю. Это было гораздо дешевле, к тому же палачи считались непревзойденными целителями и, как никто другой, разбирались не только в переломах и ранениях, но и в болезнях внутренних органов. Благодаря бесчисленным пыткам и казням они знали человеческое тело лучше любого ученого лекаря.

Но прежде всего старого Фронвизера злило то, что его сын водил дружбу с палачом. От Якоба Куизля Симон получил знаний больше, чем от отца и университета Ингольштадта, вместе взятых. У палача водились книги по медицине, какие найдешь не в каждой библиотеке. Он знал каждую травинку, мог распознать любой яд и сверялся с записями, которые среди ученых считались творениями дьявола. Симон почитал Куизля – и любил его дочь. Эти два обстоятельства нередко приводили Бонифация Фронвизера в бешенство.

Пока старик поносил палача и его семью, Симон подошел к очагу, над которым еще с прошлого вечера висел котелок с горячей водой. Лекарь по опыту знал: чтобы пережить такие минуты, кофе просто незаменим.

– С теми, кто делит постель с дочерью палача, я вообще разговаривать не желаю! – Неистовство отца достигло высшей своей точки. – Удивительно еще, почему ты сейчас дома, а не со своей шлюхой…

Симон едва не смял в руках нагретый котелок.

– Отец, я прошу тебя…

– Ха! Он меня просит ! – передразнил его отец. – А я тебя сколько раз просил? Сколько? Чтобы ты прекратил свои позорные похождения, чтобы помог мне с работой и женился уже на дочке Вайнбергера или хоть на племяннице Харденберга, содержателя больницы… Так нет же, сыночку моему надо с палачкой обжиматься, чтобы весь город языки точил!

– Отец, прекрати! Сейчас же!

Но Бонифаций Фронвизер разошелся не на шутку.

– Знала бы только твоя мать! – не унимался он. – Да повезло, костлявая ее раньше забрала, иначе теперь померла бы со стыда. Сколько лет мы врачами за ландскнехтами таскались… Я каждый грош экономил, чтобы сыну лучше жилось и он учиться мог. А ты? Спустил в Ингольштадте все деньги и знаешься теперь с этим сбродом!

Между тем котелок в руках Симона нагрелся так, что края его обжигал ладони, но юноша все держал его над огнем, и костяшки его пальцев побелели от напряжения.

– Магдалена не сброд, – процедил он. – И отец ее тоже.

– Он чертов шарлатан и убийца, а дочь его – шлюха.

Не задумываясь, Симон сорвал котелок с очага и швырнул его в стену. Доведенная до кипения вода с шипением расплескалась по полкам, столу и стульям, по комнате заклубился пар. Бонифаций Фронвизер ошарашенно уставился на сына. Котелок едва не угодил ему в лицо.

– Да как ты смеешь… – начал он.

Однако Симон его уже не слушал, а выбежал со слезами на глазах на улицу – там уже почти рассвело. Что за бес только в него вселился? Собственного отца чуть не убил!