Линдси Фэй - Злые боги Нью-Йорка

Коромысло, у которого, верно, уже нет иного имени, и Мозес Дейнти – оба люди Вала.

Я злобно топтал сапогами улицу, мчась, как пуля, к ближайшей лошади. Привязанная у бакалеи и определенно не моя, у меня не было ни малейшего права претендовать на нее, но я разорвал кожаные ремешки у коновязи, взлетел в седло и ударил ее пятками, не обращая внимания на ее вполне естественный испуг.

«Ты живешь напротив. Завтра займешься делом о краже лошади».

Я думал, не проклясть ли своего Богом забытого, настырного и безнравственного брата, едва не сбив при этом пару богемцев, которые мирно шли домой из пивной. Но к этому времени ругань казалась излишней.

Приют находился там, где сходятся Пятая авеню, Двадцать четвертая улица и Бродвей, его милосердие было хорошо спрятано от глаз почтенных людей. В сельской местности, на востоке которой мы нашли тела, хотя в последнее время здесь начали возводить невероятные особняки. Я не тратил и секунды на раздумья, не может ли объявленная ими цель оказаться уловкой. Безрассудный бросок костей, и да, у меня перехватывало дыхание, да, я отчаянно погонял чужого каштанового мерина, и да, всего лишь догадка, без доказательств или веры.

Но это был единственный шанс. Я мог лететь к Приюту или мчаться галопом в Индию или Республику Техас. Натянув поводья, я свернул с Элизабет-стрит в безумные огни Бликер, всего в квартале от Бродвея. Когда я проносился мимо, на меня оборачивались и джентльмены в соболиных шляпах, и рабочие-шотландцы с крепкими шеями.

В голове бродили черные мысли, а я скакал дальше, слыша крики и визг звездочеток, гуляк и сановников, – таинственная и дикая личность с прикрытым на четверть лицом посреди знойного летнего вечера. В основном мои мысли следовали одним маршрутом:

«Валентайн предупреждал тебя, что речь идет о деле. Валентайн – подлец. Правда, она, кажется, нравится Валентайну. Валентайн – бочка с порохом, а фитиль от нее держит в руках Демократическая партия. Птичка Дейли – свидетель скандала, и потому – помеха».

Оставшаяся часть была короткой:

«Птичка думает, что это ты. Она считает, это твоя идея».

Все время, пока скакал, я высматривал закрытый экипаж. Я знал, как он должен выглядеть. Достаточно официально, чтобы одурачить миссис Боэм, которая совсем не дура. Как и мой брат, упокой, Господи, его душу, когда я его пристукну. У экипажа должны быть занавески, хорошая краска и какая-нибудь блямба наподобие приютской печати на дверце.

Но я его не видел. И мчался, как порыв ветра, по Бродвею, огибая омнибусы, телеги, наемные экипажи и ручные тележки. Без особых трудностей, как оказалось: один человек, одна лошадь, и некогда пугаться столкновений. Пролетая мимо поворота на Вашингтон-сквер, я внезапно вспомнил, как Мерси, за полчаса до того рванувшись прямо в толпу, чтобы освободить чернокожего, сидит на скамейке и говорит о Лондоне. Но этот образ слишком быстро исчез, сменился жуткими мыслями. Мыслями о том, что случается с птенчиками, попавшими в Приют.

«Птичка будет заниматься сдельным шитьем, пока, к двадцати пяти годам, не ослепнет. Птичку отправят в унылые прерии, где хорошо только глотку себе перерезать, и она станет женой неудачливого фермера с пограничья. Птичка украдет кошелек какого-нибудь богача, едва решит, что сможет управиться с этим, и умрет в Гробницах от пневмонии.

Птичка вернется к своей прежней профессии».

Я гнал несчастное животное вперед, сердце стучало, как его копыта, все мое тело обратилось в некую оду скорости. Я мчался по высокомерному Бродвею, слыша за спиной раздраженные крики «атласных плащей», проносясь мимо особняков с далекими сверкающими люстрами, будто они – мусор, принесенный приливом, и чувствовал, как моя скорость сражается с растущим отчаянием и беспомощностью. Я все еще не видел их экипажа. А я бы его заметил, наверняка заметил. Если бы он там был.

«Куда они ее повезли?»

Я едва не повернул назад, едва не заставил несчастную лошадь помчаться в другую сторону. В любую сторону. В правильную.

Но тут я остановился, чтобы подумать.

Я почти добрался до Приюта. Я уже проехал мимо Юнион-плейс у Семнадцатой улицы; трава в нем пожухла, но свежий пейзаж парка неприятно обнадеживал. Осталось совсем чуть-чуть. И если они умны и ждут, что я в любую минуту могу вернуться домой и нарушить их планы, как они поступят? Они объедут Вашингтон-сквер, а потом свернут на Пятую авеню. Маршрут слегка кривой, но приведет их к цели. Потому что они знают – если я погонюсь за ними, то поеду по Бродвею.