Линдси Фэй - Злые боги Нью-Йорка

«Заверши свой труд и прекрати это, – процитировал я рваным шепотом. – Исправь сломанное». Боже милостивый, кто бы из вас ни прислушивался сейчас ко мне, что же в этом гребаном аду мне теперь делать?

Мне оставалась единственная возможность – вернуться к работе. На самом деле, твердо решил я, лихорадочная работа – это единственный путь.

В течение трех дней я ждал новостей от мальчишек, которые зарабатывали себе на жизнь их продажей. Я подозревал, что они успешно учатся делать вспышки и не слишком озабочены поисками зловещих экипажей. Я корпел над единственным письмом, избежавшим огня. Я обходил стороной морг, но за день до того, как тела должны были тайно перезахоронить, мы с мистером Пистом спустились в подвал и обыскали каждую кость и пучок волос. Нам не досталось ничего, кроме затяжной тошноты и ощущения жирных рук, которое не покидало меня, пока я не прибегнул к щелочи. Я навестил полицейских стражей на севере города. Они скучали, обиженные на то, что им приходится по шестнадцать часов в день слоняться по безлюдным лесам. За все свои хлопоты я заработал несколько довольно грубых оскорблений.

На исходе трех дней, утром тридцатого августа, я настолько отчаялся, что усадил Птичку и попросил ее нарисовать человека в черном капюшоне.

– Пожалуйста, мистер Уайлд, – сказала она, закончив рисунок и основательно измазав пальцы углем.

Человек на картинке был завернут в плащ, а его голову закрывал черный капюшон. Но я все равно поблагодарил девочку.

Тем временем меня – и это вполне логично – заразила паранойя моего брата. Как обычно, я каждое утро жадно пролистывал «Геральд», но сейчас, протягивая руку к хорошо знакомой газете, чувствовал себя слегка поддатым. «Пожалуйста, ни слова о птенчиках, – беззвучно молил я. – Дайте мне время».

И потому я читал о бешено трудящемся центре города, о расписании судов и реве беспорядков в далеком Техасе, боясь перевести взгляд и наткнуться на свое имя: «Как стало известно, Тимоти Уайлд, «медная звезда», значок номер 107, расследовал убийства ирландских птенчиков и облажался по полной программе».

Я не мог отделаться от мысли, что это неизбежно случится. Всего лишь вопрос времени.

Потом, в субботу вечером, чувствуя себя уставшим и бесполезным, я вернулся в Гробницы. В открытом дворе повстречал мистера Коннела, который вел куда-то стройного и богато одетого мужчину в зеленом бархатном сюртуке и со связанными за спиной руками. Мой сослуживец был мрачен. Я кивнул ему, и он в ответ наклонил голову.

– Прошу вас, сэр, – крикнул мне задержанный, – пожалуйста, помогите! Я задержан против собственной воли.

– Само собой, в этом весь смысл, – бросил в ответ Коннел.

– В чем дело? – спросил я.

– Ко мне на улице пристал этот… человек, – фыркнул задержанный. – Мы приезжаем в город, с удовольствием гуляем по нему, и тут на джентльмена набрасывается какой-то обезумевший дикарь. Ко мне применили насилие. Я прошу вас, сэр, немедленно исправить это недоразумение.

– Какое обвинение? – ровным голосом спросил я.

– Продажа поддельных акций, – ответил Коннел.

– Засуньте его в конец восточного блока камер, – посоветовал я. – Слышал, там нашли свежий крысиный помет. Они хорошо подходят друг к другу.

– Уберите от меня свои грязные лапы! – закричал мошенник, когда мистер Коннел потащил его дальше, и крикнул мне: – Вы что, не читаете газет? Вы знаете, на какие извращения способны эти ирландцы? Вы знаете об их кровавых оргиях? Неужели вы оставите меня в его руках?

– Уж не знаю, чем вы занимались последние дни, – сказал мой товарищ, когда мы расставались, – но не могли бы вы делать это чуточку побыстрее?

Вопрос был настолько справедлив, что я даже не нашелся с ответом.

Я отправился в глубины Гробниц, в комнату отдыха полицейских, где принялся читать воззвание о полном изгнании папистов из Америки вперемежку с ирландским манифестом о правах католиков. Это исследование было порождено глубочайшим отчаянием. Все равно что скоблить планки на дне пустого бочонка.

И тут, в грохоте своих пятифунтовых ботинок, в комнату вошел мистер Пист. Он – возбужденный взгляд, челюсть ходит ходуном – решительно указал на меня.