Александр Прилепский - Последнее дело «ВАЛЕТОВ»

В беговом обществе Борисовского ценили как большого знатока рысистых лошадей и способного коннозаводчика. Но и здесь его недолюбливали.

— Для него не лошади главное, а сколько за них получить можно, — сказал как-то Алексею Сахновский. — Ну какой настоящий охотник станет продавать весь лучший молодняк собственного завода, а на свою призовую конюшню поставлять материал исключительно второсортный?! Надо же было додуматься продать Турка, Пройдоху, Ротозея. Они Федору Макарову за год шесть призов выиграли. А трехлеток, каких отдал — Туманную и Жемчужного, от Варвара. Поверьте моему слову, в следующем сезоне они себя еще покажут! И ведь счастлив просто! Я, говорит, за них по тысяче двести рублей взял. Алтынник и аршинник он, а не охотник.

— Чего надобно? — спросил дюжий дворник, загораживая дорогу.

— Хозяина твоего.

Дворник окинул взглядом костюм Алексея — потёртый пиджак из «чёртовой кожи», высокие сапоги, картуз с лаковым козырьком.

— Только ему и делов с всякими…, - начал было он, но вдруг что-то вспомнил. — Подожди, а ты, случаем, не репортёр газетный будешь?

— Угадал.

— Тогда проходите. Хозяин на ваш счёт предупреждал. Велел сразу к нему.

— Хорошо ты, любезный, званых гостей встречаешь.

— Извиняйте. Место у нас тут бойкое. Курский вокзал почитай рядом. Увиваются всякие, вот мне и приходится блюсти.

Появился лакей. По мраморной лестнице поднялись на второй этаж. Через богато убранную гостиную — картины в золочёных рамах, китайские вазы на столиках, беккеровский рояль — прошли к кабинету.

— Господин Лавровский, — доложил лакей.

— Пусть заходит, — пробасил Борисовский.

Не поднимаясь из кресла, купчина слегка кивнул головой в знак приветствия. Сесть не предложил.

— Дело у меня до вас, сударь, серьёзное.

Что же это за день сегодня выдался, мелькнуло в голове у Алексея, хам на хаме и хамом погоняет. Придётся и этого поучить.

— А ко мне с другими и не обращаются — такса у нас с компаньоном высокая, не каждому по карману. Надеюсь, вы в курсе?

— Конечно, конечно… Да вы присаживайтесь, — спохватился Никанор Мартемьянович. — Угодно будет сигару?

— Благодарю. Но курю исключительно один сорт, — вальяжно развалившись в кресле, Алексей достал «гавану» и принялся её раскуривать. — Слушаю вас.

— Тут такая оказия приключилась. В воскресенье какие-то разбойники отняли у моего племянника рысака.

— Отняли? Открытое завладение чужим имуществом или попросту говоря грабёж. Такими мелочами мы с компаньоном не занимаемся. В полицию вам обращаться надо, — Алексей сделал вид, что хочет встать. — Позвольте откланяться.

— Подождите Алексей Васильевич. Не всё так просто.

Оказывается и имя-отчество знает, усмехнулся Лавровский, а то — сударь, ещё бы любезным, как полового или дворника назвал.

— Не совсем, чтобы открыто отобрали. Он им сам отдал и рысака и аттестат.

— Ничего не понимаю. Что значит отдел? Извольте говорить вразумительно. Проиграл в карты? Проспорил? Подарил?

— Да с девицей он одной познакомился. А она малолетней оказалась. Сидят они, чай пьют, а тут мать её.

Алексей сразу вспомнил вечер у подъезда «Салошки»: пьяный Женька Борисовский с очень юной спутницей под ручку, её предложение кавалеру поехать не к «Яру», а к ней домой. Очередная проделка «хоровода», крутящегося вокруг бегов? Похоже на то. Надо выяснить подробности.

— Полицию говорит вызову, пусть протокол составляют, — продолжал тем временем Борисовский.

Алексей перебил его:

— Никанор Мартемьянович, у вас дурная болезнь была когда-нибудь?

От неожиданности подобного вопроса у почтенного купца аж глаза на лоб полезли:

— Бог миловал. А что?

— А то! Когда к врачам обращаются, то не рассказывают сказки как жасмин нюхал и «гусарский насморк» от того приключился. Само по себе знакомство с малолетними девицами и распитие с ними чая преступлением не является. А вот их растление совсем другое дело. За это каторга полагается… Поэтому, если рассчитываете на моё содействие, рассказывайте, как всё было на самом деле. В подробностях.

— Да откуда мне их знать? Я разве охальничал? Надо племянника позвать.

Через несколько минут появился Женька Борисовский — стройный красивый блондин лет двадцати.

Дядя встретил племянника нелюбезно:

— Паршивец! Рассказывай Алексею Васильевичу всё, как на духу. И врать не вздумай!

В тот день Женька загулял. Позавтракал в «Славянском базаре», пообедал у Тестова, а к вечеру завалился в «Салошку». Потянуло на «клубничку». «Тиролька» из тира была не прочь поехать с ним к «Яру», но ждать, когда она освободится, не хотелось. А тут подвернулась очень юная девица. Сама подошла, папироску попросила. Она охотно согласилась «продолжить знакомство», но в «Яр» ехать наотрез отказалась, сказала, что боится встретить там знакомых маменьки. Поехали к ней домой.