Жильбер Синуэ - Мальчик из Брюгге

Вкатившееся в таверну солнце не произвело бы такого эффекта на Леона Альберти. Его лицо засияло, губы раздвинулись в счастливой улыбке.

— Никогда бы не поверил! — произнес он с нескрываемым волнением. — Вот уже шесть лет прошло, как я написал эту работу, но до сих пор задаю себе вопрос о ее полезности. И вот я слышу свои слова, звучащие в устах ребенка из Фландрии.

— А это значит, — полусерьезно-полунасмешливо прокомментировал Брунеллески, — что книги бегают быстрее, чем купола. Кому я известен за стенами Флоренции?

— А знаешь, мой мальчик, — вмешался Донателло, будучи в Неаполе, я имел счастье восхищаться одной картиной твоего отца — портретом герцога Бургундского. Я был очарован прозрачностью лессировок и богатством оттенков. Ван Эйк превосходно владел красками. На каком дереве он работал?

— На ореховых панно, на которые наклеивал льняное полотно.

— А грунтовка? — поинтересовался Фра Анджелико.

Ян старательно ответил:

— Он использовал просеянный гипс, предварительно очищенный и выдержанный во влажном состоянии в ступе в течение месяца.

— Таким же методом пользуемся и мы.

— А его красный цвет? — спросил Донателло. — Я нашел его необыкновенно броским. Полагаю, он применял истолченную киноварь?

— Верно. Но он изготовлял ее сам, в перегонном кубе.

— Надо же! — удивился Фра Анджелико. — А по какой причине? Ведь это довольно долгая и кропотливая работа, которая в итоге дает не очень много.

— Потому что он считал, что аптекари плутовали с киноварью, добавляя в нее кирпичную пыль или смешивая с суриком.

— Потрясающе! — воскликнул Альберти. — Флорентийские аптекари на это не пойдут. Иначе их клиентура растает, как снег под солнцем. А с фресками он тоже работал?

— Нет, никогда. Настенная живопись мэтра совсем не интересовала.

— Странно. Здесь, в Италии, этот вид живописи очень распространен. Достаточно взглянуть на интерьеры наших церквей и дворцов. Но правда, жизнь этих произведений недолговечна. Они плохо переносят перепады температуры.

— Поэтому я и предпочитаю работать с бронзой, — подчеркнул Донателло. — В бронзе есть душа. Я уверен в этом. Статуя, вылитая из этого божественного материала, способна выдержать испытание временем. — Наклонившись к Гиберти, он спросил: — Я прав?

— Несомненно.

Неожиданно Ян надменно воскликнул:

— Могу вас заверить, что картины моего отца переживут бронзовые статуи! Ни дождь, ни солнце не смогут их испортить.

Подобное утверждение вызвало веселые и одновременно умиленные улыбки.

— Мальчик мой, — заметил Фра Анджелико, — ты должен знать, что наши полотна, написанные темперой, к несчастью, очень уязвимы. А лак, защищающий их, часто обесцвечивает краски.

— Но только не у моего отца, — настаивал Ян.

Никто больше не стал спорить, с ним даже согласились, однако мальчик не попался на удочку. Ясно было, что присутствующие не верили ему. Только почему все эти художники писали темперой? Ведь она не единственная!

Ужин продолжался в теплой, спокойной обстановке до того момента, пока кто-то не упомянул о странной болезни, свирепствовавшей в Ольтрарно. Сразу возникла некоторая напряженность, и вскоре все разошлись с тяжелым сердцем.

Верные охранники ожидали Гиберти за дверью таверны.

— Здесь мы расстанемся, — произнес он вдруг устало. — Пойду прилягу. В своей кровати я по крайней мере ничего не боюсь. — Отходя, он спросил: — Завтра-то мы увидимся в соборе?

— В Санта-Мария дель Фьоре? Разумеется, — заверил дон Педро. — А ты как думаешь? Португальцы такие же верующие, как и итальянцы. Будь они даже при смерти, им не придет на ум пропустить мессу, а уж тем более празднование Дня успения!

— Тогда до завтра. Прощайте, друзья мои.

Он удалился, семеня в сторону палаццо Сальвиати. Казалось, он сразу постарел лет на десять.

Дон Педро шепнул Идельсбаду:

— Я чуть не предостерег его. А надо было?

Гигант отрицательно покачал головой:

— Что это даст? Ему уже угрожали, к тому же это противоречило бы приказу Медичи. Он заставил нас поклясться о неразглашении. И он прав. Если угрозы получат огласку, паника немедленно охватит весь город. — Он нервно сжал кулаки. — И все же я в ярости! Мы вынуждены ждать, пока что-нибудь произойдет, и не предпринимать ни малейшего шага. Потом, Ян… Надо подумать об убежище для него. Он не должен оставаться здесь.

Мальчик быстро прижался к Идельсбаду.

— Нет! — вскричал он. — Я не хочу с вами расставаться.