Жильбер Синуэ: Сапфировая скрижаль

— И в этом я тоже не ошиблась. Сегодня наша земля практически свободна. Осталось только одно арабское королевство: Гранада. Но придет и его черед…

Голос королевы задрожал, наполненный искренними чувствами, и видно было, что они идут из глубины души. Более мягким тоном она продолжила:

— Когда я вспоминаю тот период, то говорю себе, что, должно быть, надо мной была простерта хранящая божественная длань. Но также и хранящая длань человека, которого я никогда не забуду: Хуана Виверо. Твоего отца. Я очень его любила. В отличие от многих он относился к тем людям, у которых благородство крови тесно связано с благородством души.

Мануэла, глубоко тронутая, опустила взгляд.

— Вы правы. По сей день, хотя минуло уже три года, мне кажется, что я слышу его шаги, вижу его, мне чудится, что дверь моей комнаты вот-вот откроется, и он покажется на пороге. — Взяв себя в руки, она изобразила веселую улыбку: — Вернемся к более счастливым событиям! Мы подбирались к моменту вашей встречи с Его Величеством…

— И не без причины, потому что произошла она в доме твоих родителей. Я покинула Оканью под эскортом солдат архиепископа Карильо и нашла у вас убежище. Пять месяцев спустя ко мне приехал Фердинанд. Ты помнишь ту ночь?

— Как я могла ее забыть? Вы вытащили меня из постели, так вам не терпелось продемонстрировать мне вашего будущего супруга. И возможно, вам было так…

Она поколебалась. Но Изабелла закончила за нее:

— Страшно? Да. Но это совсем не тот страх, из-за которого возникает желание убежать. Нет. Я бы сказала, что тогда испытывала нечто вроде лихорадки. Состояние напряженности — примерно такое, какое испытывает узник накануне освобождения после многолетнего заключения или которое испытываешь, стоя на корабле, когда отдают швартовы. Я отправлялась к новой жизни. Я давала обеты.

— Никогда еще это выражение не казалось мне столь кстати, — заметила Мануэла. И добавила более рассеянно: — Мы расстались подростками, а вновь встретились уже взрослыми женщинами.

— И по-прежнему столь же близки. Есть дружба наподобие той, в которой мне клялась дорогая Беатриса Бобадилья, которая не выдерживает испытания на прочность. Ты же всегда была рядом. Даже когда отсутствовала.

В обеденном зале воцарилось молчание. Пажи ждали, стоя в тени драпировок. Дежурный мажордом, прямой как палка, смотрел прямо перед собой, а духовник, казалось, дремал, сложив руки на животе.

Снаружи на смену «Veni creator spiritus» [1]пришел «Те Deum laudamus» [2]. Пение разносилось в ночи с яростью грозы. Внезапно в полумраке, озаряемом лишь бледным светом канделябров, только что зажженных слугами, обе женщины предстали как образец поразительного контраста.

Королева Кастилии была среднего роста, в белом облачении и светловолосая. В теле, белокожая, с зелено-синими глазами, нос немного приплюснут. Спокойная, невозмутимая. Царственные черты отражали ее основное качество: упрямство.

Мануэла Виверо являла собой полную противоположность. Высокая, смуглая, с иссиня-черными волосами, зачесанными назад и заплетенными в косу, перевитую шелковыми лентами. На золотистой коже правой скулы отчетливо выделялась черная родинка. Трогательно ясное лицо женщины-ребенка контрастировало с глазами, сверкавшими дикой ликующей отвагой. Она держалась очень прямо, почти выгнувшись, не скрывая ни толики своего роста, что придавало ей величия.

Очень разных внешне, этих женщин объединяло и сближало общее детство. Благодаря уважению, с которым относились друг к другу их семьи, они практически выросли вместе. Обе родились в одном местечке Старой Кастилии, в Мадригал-де-лас-Атлас-Торрес, уже прославившимся тем, что там состоялась свадьба родителей Изабеллы. Обе родились в один день, 22 апреля, но с разницей в два года. Едва Изабелле исполнилось одиннадцать, как ее призвали ко двору Кастилии. Но вскоре, после смерти ее брата, инфанта Альфонса, она снова вернулась в Мадригал, к Мануэле и былым воспоминаниям. Позже жизнь вновь развела их.

— Это верно, — заметила Изабелла, — время так быстро летит. Мне кажется, что я вышла за Фердинанда буквально вчера. А ты? Ты ведь так и не вышла замуж?

Мануэла рассмеялась. Ее смех прозвенел колокольчиком.

— Не нашлось мужчины, подходящего мне по росту!

— Да ладно, я серьезно! Почему? Не кажется ли тебе, что в тридцать три года уже давно пора создать семью? Уж в претендентах-то наверняка не было недостатка. Стоит мне лишь упомянуть о тебе, как глаза этих идальго загораются восхищением. Так почему же?