К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

— Но говорят, монахи картезианского ордена вели, самую что ни на есть аскетичную и строгую жизнь. А когда их повезли в Тайборн, чтобы предать казни, они пели гимны и возносили хвалу Господу.

— Да, разумеется, некоторые ордена строго соблюдают установленные правила. Но не забывай, картезианцы были преданы казни потому, что отказались признать короля главой Церкви. Все они — закоренелые сторонники папизма. А теперь, похоже, кое-кто из монахов не брезгует и убийством, — изрек я и добавил со вздохом: — Мне жаль, что тебе придется заниматься подобным делом.

— Благородный человек не должен бояться опасности, — провозгласил Марк.

— Чушь, — отрезал я. — Осторожность никому не помешает. Кстати, ты по-прежнему посещаешь фехтовальные классы?

— Да. Господин Грин говорит, я добился значительных успехов во владении мечом.

— Рад это слышать. Вполне возможно, твое умение нам пригодится. На дорогах орудуют целые шайки нищих, и, возможно, нам придется дать им отпор.

Марк помолчал несколько мгновений, не сводя с меня задумчивых глаз.

— Сэр, я очень хочу снова получить место в Палате перераспределения, но, честно говоря, там проворачиваются не слишком честные дела, — произнес он, наконец. — Половина конфискованных земель отошла к Ричарду Ричу и его прихвостням.

— Ты преувеличиваешь, — покачал я головой. — Палата перераспределения — новое учреждение. И естественно, те, кто занимает там высокие посты, пользуются возможностью отблагодарить тех, кто им эти посты обеспечил. Таковы уж правила, на которых зиждется власть. Я вижу, Марк, ты по-прежнему мечтаешь об идеальном мире. Однако тебе следует быть осторожнее и не говорить все, что приходит на ум. Наверняка ты недавно перечитал «Утопию» Томаса Мора? Не далее как сегодня лорд Кромвель вспоминал об этой книге.

— «Утопия» оставляет человеку надежду на лучшее. А этот итальянец, которого вы мне посоветовали прочесть, погружает в пучину отчаяния.

— Ну, если ты хочешь взять за образец героев «Утопии», тебе следует отказаться от щегольских нарядов и обернуться в дерюгу, — с улыбкой заметил я и указал на его агатовые пуговицы. — Кстати, я никак не могу разглядеть, что изображено на этих пуговицах?

Марк с готовностью скинул куртку и протянул ее мне. Рассмотрев пуговицы поближе, я увидел, что на каждой изображен воин, одной рукой сжимающий меч, а другой обнимающий женщину. За их спинами возвышался олень. Работа, надо признать, была весьма искусная.

— Я купил их на рынке Святого Мартина, совсем дешево, — пробормотал Марк. — Это ведь поддельный агат.

— Теперь я и сам это вижу. Но что означает этот рисунок? Ах да, конечно, верность. Ведь олень — символ верности. — Я вернул Марку куртку. — Меня удивляет эта новая мода на загадочные изображения, над которыми приходится ломать голову, — заметил я. — В жизни и так более чем достаточно загадок и тайн.

— Но, сэр, вы ведь и сами рисуете.

— Да, когда мне удается выбрать для этого время. Но в меру своих скромных способностей я пытаюсь изображать людей и природу просто, без всяких затей — так, как это делал мастер Гольбейн. По моему разумению, искусство должно разрешать загадки бытия, а не запутывать их еще больше.

— Но неужели даже в юности вам не хотелось украсить себя чем-нибудь вроде… этих пуговиц?

— Мода тогда была совсем другая. И признаюсь, несколько раз я уступал ее искушениям. — Тут на ум мне пришла цитата из Библии, и я произнес с легкой печалью в голосе: — «Когда я был ребенком, я рассуждал по-детски. Став взрослым мужем, я оставил детские рассуждения». Ладно, мне надо идти к себе, — прибавил я после недолгого молчания. — В кабинете меня ждут бумаги.

Несколько неуклюже я поднялся со своего стула, и Марк поспешил ко мне, чтобы помочь.

— Я прекрасно справлюсь сам, — раздраженно остановил я его.

Резкая боль, пронзившая спину, заставила меня поморщиться.

— Разбуди меня на рассвете, — распорядился я. — И скажи Джоан, чтобы приготовила сытный завтрак.

Взяв свечу, я поднялся по лестнице. Меня ожидали загадки куда более сложные, чем головоломные изображения на пуговицах.

На следующее утро мы с Марком, как и собирались, покинули дом на рассвете. Было второе ноября, День всех усопших. Проведя весь вечер за чтением бумаг, я так утомился, что крепко спал всю ночь и утром проснулся в неплохом настроении. Как ни странно, я ощущал, что душу мою охватило волнение. Некогда я был учеником монахов; впоследствии стал убежденным противником всего того, что они защищали. Ныне мне предстояло проникнуть в их тайны и вывести на свет их злодеяния.