К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

Покончив с письмами, мы принялись за документы о продаже земельных владений. Цены в купчих указывались вполне разумные, именно такие, по каким принято продавать участки фермерских угодий; никаких признаков того, что земли распродавались по заниженным ценам, дабы заручиться политической поддержкой, нам выявить не удалось. Конечно, документы можно было проверить еще раз, вместе с Копингером, но я чувствовал, что все наши усилия обречены на поражение, ибо монастырские дела велись совершенно безупречно или, по крайней мере, производили именно такое впечатление. Я провел рукой по красным печатям, украшавшим каждый документ; на оттисках сургуча можно было разглядеть святого Доната, возвращающего усопшего к жизни.

— Вероятно, аббат собственноручно прикладывает к документам печать, — пробормотал я себе под нос.

— Да, никто другой не имеет права к ней прикасаться, — напомнил Марк.

— Помнишь, в день приезда мы увидели печать у него на столе? Было бы куда безопаснее запереть ее в ящик. Но полагаю, аббату нравится выставлять печать напоказ, как символ собственной власти. «Тщеславие, тщеславие, везде тщеславие!» — с пафосом продекламировал я, воздев руки. — Пожалуй, сегодня вечером я не пойду в трапезную. Я слишком устал. А ты сходи, попроси у лекаря чего-нибудь поесть. Если принесешь мне немного хлеба и сыра, я буду очень тебе признателен.

— Да, пойду раздобуду что-нибудь перекусить, — сказал Марк и вышел из комнаты.

Я сидел у стола, погрузившись в раздумья. После нашего разговора в трактире в поведении Марка появилась некоторая отчужденность. Я понимал, что рано или поздно нам вновь придется вернуться к вопросу о будущем моего подопечного. Разумеется, я чувствовал себя обязанным не позволить мальчишке легкомысленно отказаться от судейской карьеры; то был мой долг не столько перед самим Марком, сколько перед нашими отцами — его и моим.

Прошло десять минут, а Марк все не возвращался; меня охватило нетерпение. Голод напоминал о себе все настоятельнее. Тяжело поднявшись, я отправился на поиски Марка. Из-под дверей лазаретской кухни пробивался свет. Прислушавшись, я различил доносившиеся оттуда приглушенные звуки. Похоже, плакала женщина.

Я осторожно приоткрыл дверь. Элис сидела у стола, уронив голову на руки, ее пышные каштановые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Она тихонько, но очень горестно всхлипывала. Услышав, как я вошел, она вскинула голову. Лицо ее покраснело и пошло пятнами, строгие правильные черты припухли. Она хотела встать, вытирая заплаканные глаза рукавом, но я протестующе замахал руками.

— Прошу вас, Элис, сидите. Расскажите мне, что вас так расстроило.

— Ничего, сэр.

Девушка притворно закашлялась, чтобы скрыть дрожь в голосе.

— Возможно, с вами грубо обошелся кто-то из монахов? Откройте мне все без утайки. Вас обидел брат Эдвиг?

— Нет, сэр, что вы. — Она недоуменно взглянула на меня. — Почему вы решили, что это он?

Я вкратце передал ей свой разговор с казначеем, не утаив, что он безошибочно определил источник моей осведомленности.

— Но вам не о чем беспокоиться, Элис. Я сказал ему, что вы находитесь под моей защитой.

— Нет, сэр, брат Эдвиг тут ни при чем, — пробормотала Элис, низко склонив голову. — Просто мне стало так одиноко, сэр. Я одна во всем мире. Вы не знаете, что это такое.

— Поверьте, Элис, ваши чувства мне более чем понятны. Я уже много лет не видел своих родных. Они живут далеко от Лондона. Кров со мной разделяет лишь господин Поэр. Бесспорно, я занимаю довольно высокое положение, но это не мешает мне чувствовать себя одиноким. Да, очень одиноким, — повторил я с грустной улыбкой. — Но разве у вас совсем не осталось родственников? Разве в Скарнси у вас нет друзей, к которым вы можете сходить в гости?

Девушка нахмурилась, теребя краешек рукава.

— Нет, сэр. Кроме матушки, у меня не было родных. И в городе нас, Фьютереров, не очень-то жаловали. Вы сами знаете, люди предпочитают держаться в стороне от женщин, которые умеют исцелять недуги. — В голосе Элис послышалась горечь. — К знахаркам вроде моей матери и бабушки люди приходят, лишь когда они больны. А избавившись от хворей, не слишком утруждают себя благодарностью. Как-то раз к моей бабушке явился судья Копингер. Он был тогда молод, и его мучили спазмы в кишках. Она вылечила его, однако после, встречаясь с ней на улицах, он ни разу не удосужился кивнуть ей. А после смерти моей матери он со спокойной совестью снес наш дом. Мне пришлось за бесценок распродать всю мебель, потому что негде было ее держать.