Игорь Тумаш - Миром правит любовь![= Влюбленный сыскарь]

— Оставить спорт? Никогда!!! — категорически отказался Бисквит. — Скорее в Фунафути выпадет снег, чем я дам на то согласие! Спорт — это я! Я — это спорт! Это радость желудков тысяч болельщиков гастрономии и фанатов кулинарии! Наконец, смысл жизни миллионов обжор!

Свадебную церемонию отменили. Несостоявшаяся невеста на берегу океана уж плакала–плакала. Министр экономики Тувалу был готов взять свои слова обратно, но вернуть Бисквита они уже все равно не могли. Прямиком из Фунафути Леха полетел в Сидней, на заседание Олимпийского комитета. Дабы потребовать объявить кулинарбол олимпийским видом спорта.

— Это было бы справедливо, — отметил Швед. — Любителей пожрать в мире более шести миллиардов, а вот поклонников какого–нибудь фристайла…

— Леха, а каким ты считаешь кулинарбол видом спорта: летним или зимним? — спросил Прищепкин, стараясь, лишний раз продемонстрировать своему пищевому ангелу–хранителю интерес к его жизни.

— Есть блюда, про которые можно сказать, что те однозначно принадлежат к зимней кухне, например: салат из соленых груздей с конопляным маслом и базиликом; есть блюда чисто летние: щи из крапивы, белорусский холодник или русская окрошка, — благожелательно ответил Бисквит. — Поэтому было бы логично включение кулинарбола и в программы летних игр, и зимних.

Прищепкин вдруг резко затормозил. Завизжали покрышки, «Крайслер» развернуло поперек дороги.

— «Растяжка»! — выдавил он.

«Крайслер» не доехал до растянутой над шоссе тонкой проволочки, наверно привязанной за чеку некоего «тормозного» устройства, всего с метр. Разглядел же!

— Какая падла ее поставила? — беспомощно пробормотал Швед, озираясь по сторонам: они были без оружия, получить разрешение на ввоз которого в Египет было невозможно.

Словно черти из табакерки, из–за бугорка тут же выскочили две «падлы» и бросились им наперерез, сзади показался некий пикап с вооруженными людьми в кузове, спереди — та самая «Мазда» с тонированными стеклами.

— Сопротивление бессмысленно, — уныло констатировал Прищепкин, отстегивая ремень безопасности.

«Крайслер» окружили шумливые оборванные люди и бесцеремонно обыскали детективов. Отобрали документы и деньги, связали руки за спиной. Их действиями руководил некий брезгливый господин в белом полотняном костюме, которого Прищепкин тут же окрестил «беем». Следует отметить, что обе стороны не нуждались в представлении друг другу и поэтому не задавали лишних вопросов, не пытались понтовать или распускать хвосты.

— Так куда едем–то? — только спросил Бисквит, когда им ненавязчиво предложили залезть в длинный кузов пикапа «Форд».

— Туда, — ответил «бей», неопределенно кивнув в сторону барханов.

— К господам Мухаммеду бен Ауду и Мулею бен Юсуфу? — все же попытался уточнить спортсмен, называя фамилии из «авиапассажирской сказки».

— Ага, — просто ответил «бей», смахивая пот со лба.

Словно мешки с картошкой, их уложили на дно кузова. По боковым скамейкам расселись вооруженные оборванцы.

Нагретая солнцем жесть начала немилосердно печь их через одежду снизу; сверху на путников полились неукротимые солнечные лучи. «Подобным образом хорошо запекать телячью вырезку, посыпанную тертым сыром и зеленью», — подумал великий спортсмен и из носа у него хлынула кровь.

Однако вышеназванным товарищам из «авиапассажирской сказки» нужны были они сами, а не их труппы: пленников тут же перевели в салон.

Как оказалось, с шоссе они давно съехали и, оставляя за собой шлейфы пыли, неслись по укатанному проселку. «Бей» дал прищепкинцам воды и угостил сигаретами: задание хозяина выполнил — настроение отличное. Он тихонечко напевал под нос какую–то однотонную арабскую мелодию.

Примерно через час они свернули с проселка на едва заметную тропу среди барханов.

Характер пустыни несколько изменился: глина оставила песок в покое и тот, распавшись на отдельные меленькие–меленькие песчинки, стал стеклянно–шелковым. Рассыпав по колбам с талией посередке, его теперь можно было использовать в качестве механизма для солнечных часов.

Машины начали пробуксовывать. Скорость движения кавалькады снизилась километров до двадцати.

Впереди маячили горы. По пути стали попадаться одиночные скалы, вырвавшиеся из песка очень–очень давно, может, миллион лет назад, чтобы уже в обозримом будущем опять в песок вернуться. От них остались одни скелеты — ткани выело время — и поэтому они должны были обрушиться и рассыпаться в прах. Горы также производили впечатление геронтологического ЦК КПСС — расползшиеся основания и ни одной острой вершины.