Саша Антонова - Несерьезные размышления о жизни

— Господи, что ж за монстр, этот Божий человек! — воскликнула Ариадна. — Так, может, это он тут в доме похозяйничал, и тело Эммы Францевны на другой лестнице пристроил?

— Нет, к тому времени он уже был мертв, — разочаровал ее Федор.

— Как мертв?! — ахнул отец Митрофаний. — Не верю!

— Напрасно. Мы с Лизой нашли его тело, когда в лесу гуляли в тот день. Боюсь, Вы, батюшка, теперь не узнаете, где лежит клад. Эту тайну он унес с собой.

— Что с ним случилось?

— Э-э… утонул.

— Пресвятая Богородица! — закрестилась Глаша. — Вот страсти-то, сначала — Мустафа, теперь — Божий человек… Прямо мор какой-то… Знать, без нечистой силы не обошлось…

В доказательство ее слов откуда-то сверху раздался протяжный, леденящий душу, вой.

— Гоша! — ужаснулась я. — Он же с утра сидит в моей комнате некормленым!

Мы с Федором в спешке покинули оранжерею. Уже у дверей зимнего сада я услышала, как Аркадий Борисович рассудительно ответил Глаше:

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Спасение утопающих — дело лап самих утопающих. Не стоит надеятся на помощь со стороны. Самому надо думать, постоянно оглядываться по сторонам, держать уши в рабочем положении и не расслабляться.

Стоит на минуту потерять контроль, впасть в сладкую дрему, растечься по креслу мохнатым ковриком, как желтые глаза опасности выплывают из темноты, и зубастая пасть скалится в мерзкой ухмылке.

Враг подстерегает под каждым кустом. Ты думаешь, что это безобидный одуванчик, а за мягкими пушинками скрывается хищная морда.

Бди!

Сытый Гоша вперевалку топал впереди, а мы с Федором еле плелись сзади. Сами знаете, на ходу очень трудно целоваться.

На дороге послышался шум мотора. Мы подошли к колоннам парадного входа как раз в тот момент, когда к дому подкатил скромный «Форд», и из него вышел Галицкий. Лев Бенедиктович был одет в ладно скроенный темно-серый костюм, белоснежную рубашку и при галстуке.

— Простите, я опоздал, — извинился он, запирая машину. — Что, уже все разъехались?

— Нет, самые близкие люди еще здесь.

Действительно, вся компания сидела в оранжерее, никто и не думал расходиться, хотя время уже перевалило за полночь.

Глаша внесла очередной поднос с бутылками и свежезаваренным чаем и кофе. Мужчины наполнили рюмки чем-то изысканно-крепким, дамы согласились на розовое вино.

— Вы уже, наверное, немало хороших слов сказали в память Эммы Францевны, — качнул своей рюмкой Галицкий. — Давайте помянем женщину непростой судьбы, незаурядного ума и железной воли. Не ошибусь, если скажу, что ее смерть, так же как и жизнь, стала значительным событием для присутствующих здесь людей.

Мы выпили, не чокаясь, и задумались. Не знаю, как остальные, а я силилась понять, на что намекал Лев Бенедиктович в своем прощальном слове.

— Так мы отклонились от темы, — прервал молчание Аркадий Борисович. — Кто же перенес тело Эммы Францевны с одной лестницы на другую?

— Тот, кто и устроил этот несчастный случай, — ответил Федор. — И я догадываюсь, как было дело. Давайте проведем следственный эксперимент. Прошу всех пройти к парадной лестнице.

Все поднялись, запаслись горящими свечами и послушно проследовали в фойе. Федор жестом фокусника вынул свою трость из китайской вазы.

— Смотрите, трость с круглым набалдашником. Если ее положить вдоль на одну из верхних ступенек… вот так… то нога непременно попадает на нее. Трость катится, и все, несчастный случай обеспечен. Эмма Францевна падает, подсвечник издает лязг, свеча ломается… Посветите, пожалуйста, здесь где-то должны остаться кусочки парафина… Ага, вот, — Федор что-то поднял со ступеньки. — Затем тело прячется в одной из комнат, куда редко заглядывают, например, в музыкальный салон. А когда все засыпают, труп переносится к боковой лестнице.

— Зачем столько сложностей? Зачем переносить труп? — всхлипнула Ариадна.

— Ну, чтобы подозрения падали на всех обитателей левого крыла, а, впрочем, не знаю.

— Но кто же это сделал?

— Арифметика здесь простая, — задумчиво произнес Федор. Преферансисты исключаются. Остаются четверо: я, Полина, дядя Осип и Глаша. У Полины мотив шкатулочного размера, я Эмме Францевне жизнью обязан, остаются домоправительница и повар. У обоих нет алиби, и могут иметься веские причины для убийства. Дядя Осип, если Вы смогли доставить меня из флигеля в большой дом, то для Вас не составит труда отнести тело пожилой женщины к боковой лестнице.