Я вернулась домой.
***
С Энди у нас, похоже, все серьезно. Через месяц у меня в квартире уже жили его домашние тапки, новые, мы ходили их покупать вдвоем, и его махровый халат в сиренево-фиолетовую узенькую полосочку, старый, он принес его из дома. Когда оставался у меня ночевать, по средам и пятницам (Почему именно так, сказать не могу. Почему, например, не во вторник, а именно в среду? А что у него такого во вторник, а? Не знаю), он отодвигал к одному краю мои шмотки, висящие на металлической штанге, выкраивая полметра для себя. Мои шесть белых однотипных блузочек и три юбки-карандаш, одна из них – светло-серая, вторая – темно-серая, третья – черная, школьная униформа. Хотя мне всегда казалось, что это одежда официанток, и, если у меня не заладится с преподаванием, я смогу подрабатывать в Выставочном центре, там всегда требуется обслуга в рестораны. Энди вывешивал, скинув одну из моих блузочек, свою рубашку, сверху пиджак, он у него какого-то невыразимого зеленовато-горохового цвета, в мелкую продрись, слегка смахивающий на охотничий или тирольский, с псевдо заплатами на локтях, коричневыми такими, кожаными… Наверное, псевдо кожаными. Да не суть. Брюки аккуратно, по стрелочкам сложив, вешал прямо на перекладину.
Я вертелась на кухне, готовила нам ужин, что-нибудь по-быстрому поджарить, картошку там или те же колбаски с шукрутом. Потом мы сползались на диван в гостиной. Ну это не гостиная никакая на самом деле. Раньше, давно, это была комната родителей, потом папина, а теперь тут у меня кабинет: стол, полки со всякой бумажной хренью, методички, оставшиеся еще с института учебники, не выбрасывать же, и главное, комп, мощный стационарный комп с большим монитором. Я не очень люблю как все сейчас на коленке с ноутом или планшетом. Вот это я вообще не понимаю, по экрану пальцами водить по виртуальной клавиатуре. Ага, клава в пол экрана, а экран весь – восемь дюймов. Не, мне надо, чтоб у меня перед носом экран – во! тридцать два дюйма и клава нормальная, чтоб колотить по ней. Ну само собой, тут же, и столик еще журнальный.
Вот называется «журнальный», а кто вообще его чисто под журналы использует? У меня и журналов-то никаких нет, я за этим столом ем. Или книгу читаю. То есть читаю я, на диване вытянувшись, а буде надо встать, в туалет там или за чаем, книгу – на столик. Значит это или обеденный, или книжный столик. Но мы уперто продолжаем говорить «журнальный». Мы, – в смысле, люди, часто используем слова неверно, не по назначению. Так, что они не показывают суть вещей, но все понимают, о чем речь. У-у, понесло меня по филологической безбрежной глади. Изыди, чур меня, чур.
После ужина при хорошей погоде у нас моцион, прошвырнуться вдоль воды полчасика-час, как пойдет. Но по пивнякам мы боле не ходим, прошел период ухаживания. Пролетел со свистом как фанера над Парижем, уложившись в один вечерочек. Теперь нам неча деньги зря мотать, пива мы и дома попьем. У меня, ясно дело, дома. Когда с моциону вернемся. То-се, киношка какая-нибудь, развернув монитор к дивану, телика у меня нет, или просто в ящиках посидим, початимся, и на боковую, в постельку. Про постель ничего плохого не скажу. Взрослые люди, обговорили, как ему нравится, как мне, нашли, как говорится, точки соприкосновения. Да я бы в жизни ничего подобного вслух с мужиком обсуждать не стала, как это можно проговаривать, «мне нравится, когда ты делаешь так…», да не «так», а полным текстом, ЧТО именно ты делаешь, ГДЕ и ЧЕМ… Но Энди как-то очень легко вышел на разговор, будто о само собой разумеющемся, я, красная как рак, косноязычно, бе-бе ме-ме, он: «Я тебя не понимаю», я, закрыв глаза, скороговоркой «та-та-та»… Все! За пару раз притерлись друг к другу, и теперь секс у нас – на высшем уровне. Нирвана! Я иногда задумываюсь после, как кончили и довольные, сытые отвалились друг от друга: «Это же Энди! Энди – мечта многих девчонок. Герой и бог моей юности. Энди недоступный. А теперь мой, мой, только мой. Сочные губы, как раньше говорили, бантиком, голубые глаза, пушистые ресницы. И все – мне. Потрясающе!» Про то, что мы учились с ним в одной школе, про то, что я была тогда влюблена в него по самое не могу, про то, что я знаю о нем немного больше, чем он мне поверяет, я ему так и не сказала. Не сложилось как-то. Если бы к слову, то и рассказала бы, подумаешь тайна. Но вот к слову не пришлось. А так, чего рассказывать. Меня, ту меня, четырнадцатилетнюю макаронину в очках он так и не вспомнил. Ну и говорить не о чем.
***
– Не забудь, завтра в семь вечера в «Балканских». Будет здорово, если ты придешь чуть раньше и закажешь столик получше, тебе же тут совсем рядом.
Читать дальше