Милана Бамур - Изумрудные яблочки, или Гордый обладатель шапки-невидимки

– Вы не расставались с вашей подругой после полуночи?

– Нет, я же сказала, мы заболтались и не заметили, как пролетело время. Девчонки, конечно, бегали покурить во двор, но это было еще при гостях.

– И вы не знаете в котором часу ушла вторая ваша подруга, Дезире?

– Понятия не имею, – фыркнула Эмма, – она даже не попрощалась.

– Почему вы пошли в спальню вашей мамы рано утром?

– Будильник. Он звенел как бешеный, разбудил даже меня.

*

Комиссар отпустил Эмму и остался стоять в задумчивости возле лестницы, ведущей наверх, в спальню мадам Ламбер.

Итак, после того, как хозяйка поднялась наверх в свою спальню, в доме осталось пять человек. Дверь в дом была заперта. Из прихожей по узкому коридорчику можно было пройти только в гостиную. Из гостиной двери вели в кухню и второй коридор, где располагались ванная, малая гостиная и комната Эммы.

На зеленом диване в гостиной, вероятно, спал сосед, мсье Бонно.

Где-то здесь, в гостиной, находилась и Дезире Кантен. Что она делала после того как вторая ее подруга ушла в комнату Эммы? Почему она не пошла с ними? Шарлотта Бонно, очевидно, сновала между гостиной и кухней, заканчивая уборку.

Наверх можно попасть только по лестнице. Какова вероятность того, что кто-то проник в дом с улицы? Допустим, Эмма и Диана болтали в комнате Эммы. Но трое остальных? Какова вероятность того, что кто-то один из них прошел наверх, чтобы убить хозяйку? Или не один. Все трое. А, может быть, все пятеро.

Это был бы не первый в истории сговор с целью убийства, начиная, скажем, с убийства Цезаря. И в нашем случае, размышлял комиссар, очаровательная светловолосая Эмма Ламбер сыграла бы роль Брута.

*

– Он всегда такой? – донесся из прихожей голос, в котором Ален опознал молодого идиота-фотографа.

– Кто? Комиссар Леруа? – второй голос, несомненно, принадлежал Лефорту, – Разве ты не слышал, что комиссар славится своим плохим характером?

– Я думал, он славится своим умом и проницательностью…

Лефорт фыркнул.

– Кто тебе такую глупость сказал?

– Прочитал в статье.

Подслушивающий комиссар заскрипел зубами. Статья под названием “Комиссар Ален” была написана восторженной журналисткой, которая брала у Алена интервью об одном громком деле. В статье она представила Алена рыцарем, борющимся с преступностью, карающим ангелом Фемиды, и с тех пор коллеги не уставали иронизировать по этому поводу, называя его за глаза “комиссар Ален” и расклеивая копии статьи в коридорах. Бороться с репутацией “хорошего парня” было отчаянно трудно. Ален орал на подчиненных больше обычного, но это не помогало. Все давно привыкли к его вспышкам раздражения. Адель Виллетт, впрочем, на одной статье не остановилась, она еще сняла документальный фильм по результатам “живого” расследования, который вызвал большой отклик в публике. Комиссара стали узнавать на улицах, на адрес Криминальной бригады стали приходить письма с нарисованными на них сердечками, и шеф Алена, Жан-Шарль Потье, добродушно подшучивал над комиссаром, но втайне был доволен тем, что престиж «Крима» поднялся на недосягаемую высоту.

– Лефорт, – рявкнул комиссар, – мне нужны сведения о замках на двери, и проверьте окна, можно ли их открыть снаружи.

Из прихожей донеслось тихое “Ой!” и звук захлопывающейся двери. Идиот-фотограф, по-видимому, вняв совету Лефорта, спасся бегством.

*

Должно быть, вчера мадам Бонно, занимаясь уборкой, открыла все окна в столовой и гостиной, чтобы проветрить помещение. Леруа принюхался. В комнате можно было уловить лишь слабый смешанный аромат парфюма и коньяка. Кроме того, была дверь на кухне. Кто знает, не была ли она открыта после полуночи. Рано делать выводы, это пока еще не убийство в запертой комнате, нельзя исключать, что кто-то мог проникнуть в дом с улицы.

– Бастьен что-нибудь нашел?

Лефорт хмыкнул.

– Ну вы же знаете Бастьена, комиссар.

Комиссар кивнул. Дальнейшее расследование он продолжит в своем кабинете. Со списком гостей придется повозиться. Если нужно, он опросит их всех, но начать надо с пятерых, находившихся в доме после полуночи.

– Лефорт, вы разговаривали с Пьерроном, что он думает о ране на шее?

– Ничего особенного, только форма раны интересная. Орудием преступления, по всей видимости, послужил нож с изогнутым лезвием.

– Убийство, совершенное кривым ножом? Вы называете это «ничего особенного», Лефорт?

– Но ведь орудие преступления не обнаружено.

– Прекрасно, так давайте вы приложите все усилия, чтобы его найти. Опросите дочь убитой, соседей, знакомых, поройтесь в помойках.