Андрей Воронин: Тридцать сребреников князя Владимира

Словом мал был тот городок, да вот как-то так. Колесим мы по Турциям, с их Анталиями и Мармарисами, купаемся в золотых песках Доминиканы, козыряем друг перед другом пятью звёздами и их «All inclusive», а оно то вот тут, под боком, невзрачное, а вот ишь ты, подишь ты, оглянись вокруг, если, что нибудь роднее этой песчаной тропинки к тихой речке за околицей или вон той тоненькой Есенинской берёзки у палисадника отчего дома. Эх, ты провинция…

Между тем, часа через два с четвертью приятели на американском монстре на колёсах до тарахтели таки до малой родины Гриши. За первой машиной въехавшей в стародавние времена в городок Н. бежали по булыжным мостовым голоштанные мальчишки, выражающие свои удивление и восторг криками и улюлюканьем. За многотонным «Hummer» Нагенса ни кто не бежал, местные таксисты прятались от золотого монстра на тротуарах, забираясь туда через бордюры на своих «десятках» и «Логанах», с русским трёх коленным. Cчастливой улыбкой разквасилась лишь морда лица владельца местной АЗС, тот то точно выполнил месячный план по продаже бензина, наполнив ненасытную утробу гламурного «Монстра Два».

Брызгалов Борис Александрович проживал в доме сталинской постройки, возведённом на центральной площади городка еще пленными немцами в конце 50-х годов, с лепными балкончиками и оригинальной башней с круглыми часами. Во дворе дома Иван Иванович с удивлением указал Брянскому на припаркованный тут же большой пикап «Volkswagen Amarok» своего приятеля и конкурента по бизнесу, брянского антиквара Юрия Никифоровича Молоткова.

– Вспомни чёрта, вот и он, – с явным не удовольствием проворчал Нагенс.

Поставив машину рядом с пикапом Молоткова, Брянский и Нагенс прошли к подъезду и набрали на домофоне код квартиры скупщика и вскоре им открыли входную дверь.

У Бориса Брызгалова имелась в пользовании большая трёхкомнатная квартира, с высокими потолками и окнами выходившими на центральную площадь и во двор. Вид на площадь украшали стандартное здание городской управы, с гербом и флагом, и стандартный памятник Ленину, с протянутой в коммунизм рукой на мраморном постаменте, стоящий в ряду вечно-зелёных, высоких пушистых елей, как и полагается на кладбище. Гостеприимный хозяин встретил Григория и Ивана Ивановича на пороге квартиры в бархатном красном халате «Adidas» и махровых тапочках. Борису Александровичу на вид вы дали бы около 47 лет, перед читателем оказался большой, выше среднего роста крупный мужчина, богатырского телосложения, с мощной накаченной шеей и бугристой от мышц, коротко стриженной головой. На шее у него красовались две золотые цепи размерами в собачий ошейник, на которых висела икона размером с сигаретную пачку и здоровенный, чуть меньше поповского, крест с распятием, в драгоценных камнях с эмалями. Под халатом, на спине скупщика, также играли бугры мышц, которые впереди скрывались довольно приличным, откормленным на деликатесах животиком. При рукопожатии с Борисом Александровичем Брянский обратил внимание на наросты на костяшках его больших рук, которые обычно образуются от занятий каратэ или отжимания на кулаках. Лицо скупщика казалось простым и обыкновенным, с чуть вздёрнутым крупным носом, светло-русыми бровями и серо-голубыми глазами. Весь облик Брызгалова говорил о достатке и отсутствии проблем. Говорил Борис Александрович громко, правильно поставленной речью, не стесняясь вставлять в неё однако и элементы русского разговорного фольклора… Здесь Борис выступал в роли гостеприимного хозяина и стараясь не ударить в грязь лицом, выставил гостям на журнальный стол, стоящий у дивана, различные деликатесные закуски и напитки. И по его доброжелательному гостеприимству не глупые гости понимали, что так он привык жить всегда и это не напускное радушие.

В гостях у Брызгалова в этот день собрались несколько окрестных антикваров и мелких коллекционеров, нумизматов любителей и копателей. В центре дивана, председательствовал немолодой уже человек, болезненно худощавый, со свисавшими под крупным загнутым носом жёсткими прокуренными усами, никто иной, как старейший скупщик и реставратор в одном лице, дядя Миша Гольдштеер. Приятели в округе знали его под кличкой «Хромой», у дяди Миши в место одной ампутированной по болезни ноги, имелся искусно сделанный импортный протез и ходил реставратор немного прихрамывая, опираясь на трость с серебряным набалдашником, в виде головы Грифона. Поговаривали также, что данное антикварное изделие внутри себя мастерски скрывало выскакивающий на пружине потайной стилет. И ходили разговоры, что у Хромого имелся брат, Питерский вор в законе, единственный в стране еврей, якобы заработавший «генеральское» уголовное звание и наличие такого родства в определённых кругах, считалось очень серьёзным аргументом, вызывало заочное уважение и открывало многие двери. Но позже пошли слухи, будто на разборках в северной столице убили этого брата-авторитета или тот просто сбежал из России с экспроприированным у барыг имуществом, и словом, заинтересованным гражданам совсем уже стало не понято, имелся ли в принципе, этот вор-брат у дяди Миши или он на людей просто страху нагонял, исходя из врождённой еврейской хитрости. Из всего выше сказанного однако получается, что дядя Миша Гольдштеер, был очень уважаемым в узких антикварных и воровских кругах человек. Скупкой антиквар занимался с незапамятных времён, не чурался по случаю принять и краденное. Из-за издержек профессии, его дом в 90-х неоднократно подвергался разбойным набегам разной шпаны, со стрельбой и мордобоем домочадцев, что заставило «Хромого» превратить своё жилище в неприступную крепость, с кучей хитроумных замков и мощных запоров, с охранной сигнализацией, высоченными кирпичными заборами украшенными витками колючей проволоки и свирепыми псами. Дядя Миша являлся очень нужным человеком для Бориса Брызгалова, так как слыл его давнишним и постоянным клиентом. На досуге дядя Миша занимался реставрацией икон у себя на дому. То есть, как есть покупал у Брызгалова или других таких же скупщиков, пришедшие в негодность или имевшие значительные утраты старые иконы, лишь с непременным условием, чтоб по дешёвке и недорого, затем восстанавливал их как умел: заделывал трещины, наносил на осыпавшиеся места новый левкас, меловую основу для письма, оклеивал фольгой золочение и дописывал фрагменты утрат, делая затем искусственное старение письма, наводя искусственный кракелюр. Дописывал он иконы впрочем как бог умение послал, со своим неповторимым почерком, но для неискушённых оптовых перекупщиков на Московском Вернисаже этого вполне хватало. Неповторимы шедевры его творчества по весёлым ликам полеосных святых и помазанных, с косившими в разные стороны глазами и полями перемазанными для маскировки олифой, заметно выделялись на Измайловской выставке. И Брызгалов, и Молотков и Нагенс замечали их ещё издалека на иконных развалах, у многих продавцов с разных концов необъятной Родины, и улыбались этим выписанным знакомой рукой святым, как старым знакомым, – «привет от дяди Миши», так их и называли. Так что дружба и общение Брызгалова и «Хромого» была давняя и основывалась на обоюдной выгоде, которая иногда впрочем, как это случается в таких кругах, перемежалась подставами и мелкими «пакостями», но это происходило конечно ни по злому умыслу, а большей частью по доброте душевной, чтобы друг-приятель не расслаблялся и не терял бдительности.