Татьяна Луганцева - Мир вашему дурдому!

— А вот так вот!

— А я вот так отвечу!

— А на тебе!

— А я так! — распалялись мужчины.

Вокруг стояла толпа мужчин и даже несколько женщин-пациенток. В общем, больничная жизнь кипела. А у Музы появилась возможность рассмотреть Григория Георгиевича, пока он ее не видит. Ничего утешительного она не увидела. Он был бледен, лохмат, в темных красивых глазах наблюдался нездоровый блеск, а лицо все крест-накрест было заклеено пластырями. Бинты имелись также и на голове. Если кому-то нужен был бы антураж для военного фильма, такая сценка в госпитале, то Григория Георгиевича даже гримировать не надо было бы. Просто готовый персонаж. Такой бравый советский летчик-герой, сбитый злыми фашистами.

Наконец Григорий Георгиевич заметил Музу.

— Ой, Муза пришла!

— Что? Ты имеешь в виду вдохновение? Да, везет тебе! Ну, ничего, я еще отыграюсь! — почесал затылок его партнер.

— Если я говорю «Муза», значит, Муза! Всё! Я выиграл! — скинул последние карты Григорий Георгиевич, и стоящие за его спиной пациенты зааплодировали.

— Надо же! Из такой не очень выгодной для себя ситуации выбрался! Молодчик!

Григорий Георгиевич встал и подошел к Музе.

— Привет. Очень мило, что зашла…

— Пришла вот полюбоваться на дело рук своих, — ответила она, не сводя с его лица глаз.

— А-а, это… — рассмеялся Гриша. — Ты защищала бедных женщин, на тот момент — сексапильную блондинку — от козней женатика! Не кори себя! Ты же всего лишь мечтала, чтобы меня выгнали взашей, и не знала, что на мне найдут шпионское оборудование, — пытался улыбаться Григорий Георгиевич.

— А ты, я смотрю, чувствуешь себя хорошо? — с надеждой в голосе спросила она.

— Лучше, чем выгляжу, — рассмеялся он.

— Я серьезно…

— Серьезно, всё хорошо. Не показываю вида! — ответил он.

— Играешь в дурачка.

— Я могу и в покер, но здесь знатоков не нашлось, — ответил Григорий Георгиевич.

— Интересное времяпрепровождение, — оценила она.

— Ты даже не представляешь насколько! — заверил ее Григорий Георгиевич, мягко беря под руку и направляясь к палате. — Нам сейчас сообщили, что на ужин будет гречка с мясом, но ее на всех не хватит, а кому не достанется, тем дадут макароны с сосиской. А народ здесь капризный, больные, сама понимаешь. Вот мы и сели играть в карты на гречку с мясом! Челюстно-лицевое отделение против урологического! И вот — вуаля! Победа за нами!

Муза с интересом посмотрела на него.

— Так вы, господин, добытчик? Надо же! Добыли гречку с мясом? Вы играли на еду? Поэтому столько болельщиков вокруг?

— Точно так! Для всего отделения добыл мясо! Так что со мной не пропадешь в любой ситуации, — усмехнулся он.

— Так ты, бедненький, голодный? Надо было котлеток пожарить! А я вот с соком и веточкой винограда, по-скромному, — посмотрела на свой пакет с гостинцами Муза.

— Ничего страшного. Я рад, что ты зашла даже без мясных деликатесов.

Он пригласил ее в палату, где стояли четыре кровати, две из которых были заняты. Григорий предложил Музе присесть на пустующую койку.

— Что с лицом? — спросила она, почему-то ловя себя на мысли, что ей комфортнее с ним общаться, когда его красивое лицо чуть подпорчено. Она при этом не так смущалась.

— Лицо повреждено, но жить буду, лицевой нерв не задет, — ответил Григорий Георгиевич. — Никаких перекосов и параличей быть не должно.

— Желаю скорее поправиться. Ты на меня точно не сердишься? — не давала покоя Музе совесть.

— Конечно, нет, Муза! Более того! Это я должен перед тобой извиниться и даже сказать спасибо. — Григорий Георгиевич стал очень серьезным.

— За что? — спросила Муза.

— Красивая женщина тебя навещает, — вдруг закряхтел старик на соседней койке.

— Спасибо, дядя Федор, — ответил Григорий Георгиевич и снова обратился к Музе: — Мы когда с женой развелись, я сразу же решил, что дочка со мной останется. Да и девочка этого хотела.

— Странно. Дочка и мама — это же, как правило, не разлей вода? — спросила Муза.

— Это правильно, дите с мамкой должно оставаться, — снова встрял дядя Федор.

— Не в нашем случае. Еще до рождения Вики именно я настоял, чтобы жена сохранила беременность. Она начала шантажировать меня, что сделает аборт, чтобы у нее не испортилась фигура. Я каждый день покупал ей по ювелирному украшению, так сказать, радовал, чтобы она не огорчалась из-за увеличения живота. И чем больше становился живот, тем существеннее должна была быть компенсация за увиденное в зеркале…