Елена Логунова - Шерше ля фарш

— Логично, — согласилась Алка, и мы в четыре руки проворно обустроили скромный бивак для нашего миллионера.

Он после водных процедур безропотно согласился прилечь и вскоре уютно засопел в своей персональной кладовочке. Мы же с Трошкиной пошли в комнату, которая, ура, осталась моей и только моей, и по скайпу вызвонили Максима Смеловского.

— Ты почту проверял? Я тебе фото Карякина отправила, — без предисловий выдала я.

— Серьезно? Вы его нашли? Уже? Так быстро?! — обрадовался Макс. — Ну, и как он?

— Если в двух словах, то не очень, — призналась я.

— А поподробнее?

— В трех словах? Легко: избит и потерял память.

— Совсем?!

— Не совсем, — успокоила его добрая Алка. — Он не забыл родную речь, уверенно пользуется столовыми приборами и самостоятельно завязывает шнурки.

— И в курсе, что Тбилиси — столица Грузии, а в Екатеринбурге не растет хурма, — вставила я.

— А про свой миллион долларов не помнит?

Мы с Алкой дружно кивнули, и Смеловский неожиданно возрадовался:

— Какая прелесть! Телезрительницы будут в восторге! Претендентки на участие в программе с Карякиным пойдут на кастинг шагом марш, колонной по три!

— Почему это? — затупила я.

— Потому что получается старая сказка на новый лад.

— Да какая сказка?!

— «Красавица и Чудовище», какая же еще, — подсказала мне умница Трошкина. — В отечественной версии — «Аленький цветочек». Романтическая история о том, как прекрасная дева своей любовью и душевным теплом возвращает к человеческой жизни заколдованного принца. Максим хочет сказать, что у его брачной программы появляется дополнительная интрига.

— А-а, ну, я рада, что наш заказчик доволен. — Я решила напомнить Максу, что мы с Алкой старались не просто так. — Надеюсь, ты не забудешь об обещанном нам вознаграждении.

— Клянусь! — Смеловский на экране прижал руку к сердцу. — Разве могу я тебя обмануть, дорогая?

— Отлично, тогда скажи, когда и как ты заберешь от нас Матвея? — Я не позволила деловому разговору перейти в лирическую плоскость. — Напоминаю, что у парня нет никаких документов, так что выбраться из Грузии он сможет только партизанскими тропами, а мы не будем долго за ним присматривать, потому что тоже тут не навеки поселились.

— Дайте мне три дня, — немного подумав, попросил Макс. — Я подключу руководство федерального телеканала, новый загранпаспорт для Карякина сделают экстрасрочно, и кто-нибудь из редакции прилетит за парнем в Тбилиси. Нормальный план?

— На три дня, на три дня! Есть кладовка у меня! — игриво напела Трошкина на мотив популярной когда-то песенки.

— Тогда договорились, действуем по плану. Пока!

Смеловский послал нам с Алкой один на двоих воздушный поцелуй и отключился.

— Меня терзают смутные сомнения, — поразмыслив, неохотно призналась посерьезневшая Алка. — А правильно ли мы с тобой поступили, забрав Матвея из больничного стационара? Там его все-таки лечили, тогда как у нас тут, прямо скажем, не санаторий для душевнобольных. Что, если врачи вскоре вернули бы ему память?

— А что, если те, кто выбивал из него миллион, тоже понадеялись на врачей и именно поэтому выпустили Матвея из своих цепких лап? — ответила я вопросом на вопрос. — Я бы на их месте именно так и поступила: пристроила беспамятного клиента в больницу и присматривала бы за ним, дожидаясь, пока он все вспомнит. А потом снова взяла бы в оборот…

— А мы вывели нашего миллионера из оборота и… Стоп! Так бандиты же его будут искать! — Алка встревожилась. — А вдруг они уже проследили за такси и теперь наблюдают за нашим домом?

— Это маловероятно, — рассудила я. — Не стали бы они устанавливать наружное наблюдение за больничным флигилем, зачем это? Достаточно договориться с кем-то из персонала, чтобы посигналили, если в состоянии пациента такого-то произойдет кардинальное улучшение. Но на всякий случай предлагаю максимально ограничить свободу Матвея. Пусть он эти три дня дома посидит.

— А родителям скажем, что парень стесняется выходить на улицу, пока у него синяки не сошли, — предложила Трошкина.

На том и порешили.

Тут, заметив, что Алкин значок в скайпе позеленел, к ней постучался дизайнер Жан.

— Гамарджоба, батоно! — радостно приветствовала его Трошкина.

— Что ж ты сразу обзываешься-то, я ж тебе еще ни слова плохого не сказал, — обиделся коллега.

Красавец, что с него возьмешь? Блондин.

— А скажешь? — вмешалась я, пока краснеющая Алка пыталась сообразить, что такого услышал в ее вежливом приветствии не знающий грузинского Жаник и как ему объяснить, что он э-э-э, вай, бичо, савсэм нэправ. — В смысле, скажешь нам что-то плохое?