Иван Троцкий: Плутократова идиллия

– Это вы зря…

– Не злитесь, сейчас не до этого.

– Хорошо, хорошо.

– Давайте уж ближе к делу. Значит так: после угрозы я, естественно, игнорировал ее, сами понимаете, хоть ни разу со мной такого не было, всерьез угрозу я не воспринял, мало ли каких психов земля носит. Так вот, пришло следующее письмо, вот именно два дня назад.

– Вы же сказали, что….

– Знаю, что сказал, но именно второе письмо двухдневной давности. А это третье. В нем, эм… раскрываются некоторые никому неизвестные и даже постыдные детали жизни моей семьи… они изрядно бьют по репутации, моей и моей семьи.

Адрес телеграммы, разумеется, пробил по базе, ничего, никто там не живет.

– Какая остросюжетная детективная история! Так это, что было в письме?

– Боже мой! Мы впервые видимся, а ты хочешь, чтобы я все тебе рассказал? Да меня после этого, – быстро прервал фразу и дальше заговорил спокойно, – я к вам, собственно, пришел за помощью. Чем именно эта книга может доставлять кому-либо опасность? Почему угрожают мне, а не вам? К слову, а вам поступали угрозы?

– Ко мне? Нет. А должны?

– А мне почем знать? – снова повысил голос Федорович.

– Хорошо, хорошо, зачем же кричать?!

– Ладно, давайте к делу. Мне вопрос повторить?

– Нет, не надо, – пауза секунд пять-шесть, – и головы не приложу, почему так.

– Будьте предельно честны со мной.

– Право ведь, не знаю.

– Прекратите выражаться как в романах 19 века.

– Что вы все злитесь. Право… правда ведь, не осознаю, не понимаю, кому я мог не угодить. Может проблема не в моей книге, а может это какой-то ваш персональный враг? А?

– Не думаю, если было так, им бы не пришлось использовать этот путь – вашу книгу. Только так. А письмо… короче, дело в вас.

– Как я могу быть с вами честен, если вы не договариваете мне все факты? Это как быть шулерами на пару, но не раскрывать друг другу свои карты.

– Ну у вас и уголовные сравнения… Точно не зря наложен запрет на книгу… Не может же дело быть в концепции вашего романа.

– Это почему же? – удивлен Авксентий.

– Потому что – фантастика, плод воображения вашей головы.

– А кто вам сказал, что это плод моего ума?

– Как этот бред может быть правдой?

– Почему бред, и почему сразу правдой?

– А какой вариант вы еще предлагаете?

– Могу рассказать как эти, на ваш субъективный взгляд, бредовые идеи, попали на страницы моей книги.

– Давайте уж, не тяните.

– Вы же отказываетесь быть со мной откровенным.

– Ладно, ладно. Поедем ко мне домой, покажу письмо.

– А сейчас?

– Как сейчас, у меня с собой письма нет.

– А зачем, собственно, письмо? Пересказать не можете?

– Лучше покажу вам оригинал, так будет по правилам, честнее.

– Это другой разговор, – расплылся в улыбке писатель, – так вот, все эти конспирологические теории – не моя выдумка, и не выдумка каких-то безумцев на стороне. Они приходят ко мне во сне.

– Что, простите?

– Они мне снятся. Как и другие художники я многое черпаю из снов. Поначалу я записывал фрагменты в свой последний шпионско-приключенческий роман про агента Тихонова. Вскоре осознал: эти теории заслуживают полноценного, отдельного романа.

– Вы меня разыгрываете!

– Отнюдь!

– С трудом вам верю.

– Я же никак не могу вам это доказать.

– И вправду.

– Едем к вам домой?

– Что? Сейчас? Может в другой… Ну ладно, чего уж тут. Давайте.

– Вы на машине?

– Да.

– Где живете?

«Аркадий Аркадьевич. Мне некогда с вами любезничать. Не могу понять, почему после всех предупреждений вы продолжаете упорствовать? Все же лукавлю, понимаю, прекрасно понимаю все в деталях. Вы не верите в мою власть, в нашу власть и способность насолить вам. Напрасно. Не будьте так легкомысленны. Ну что ж, если мои сведенья о ваших с отцом уголовных делах недостаточны, вынужден сообщить, а в худшем случае разгласить, вашу постыдную причуду, о коей неведомо ни одной душе. Мы знаем о вашем увлечении (утрирую) запахами, массу которых сочли бы зловонием, а воспринять эту вонь в позитивном ключе никто не осмелится. Еще не догадались? А подумайте хорошенько, пораскиньте мозгами. А? Поняли наконец-то… да, да. Я пишу про ваше нечастое, но все же стыдливое занятие принюхиваться к вашему свежему, еще не затхлому поту или еще неостывшему запаху мочи на брюках…

Вы и вообразить не можете, о каких вещах нам известно».

Авксентий читал письмо, глаза Федоровича смотрели в другую сторону. Он не знал чем бы себя занять, как бы отвлечь себя от этого позора.