Тамара Лисицкая - Двенадцать

— Что — Я? — Рушник снова обдал меня ужасом. — Что вы несёте, вы — истеричка?

— Я просто спрашиваю: это — ВЫ?

Рушник вскочил и забегал по кабинету:

— Что значит «вы»? На каком основании? Почему вы решили, что это — я? Между тем есть гораздо больше оснований подозревать в этом вас с вашим любовником! Да-да — с любовником! И именно так я заявлю на суде, и правда восторжествует. Потому что ваше преступление — ужасно!

Я тихо вышла.

Навстречу колыхалась гранд-дама Пиотровская. Она игнорировала меня взглядом, давая понять, что я — человек-невидимка, и попыталась войти в кабинет Рушника.

— Вероника Витольдовна! — прижала я дверь телом. — Здравствуйте, Вероника Витольдовна…

— А… это вы? — немедленно удивилась Пиотровская. Судя по выражению её лица, она была готова к встрече с Санта-Клаусом у этой двери, с йети, с Харрисоном Фордом, но только не со мной. И — надо отдать ей должное — полное неожиданности появление меня нисколько её не взволновало. — Что вам угодно, девочка?

Мне было угодно сказать ей много-много гадостей. Но я не призналась ей в своём желании, хоть мне было и нелегко.

— Вероника Витольдовна, дайте мне возможность реабилитироваться.

Она подняла нарисованную бровь. Естественно, её удивила моя покорность. Но ещё больше её удивила моя глупая надежда на то, что я могу хоть как-то восстановить честное имя при жизни.

— Что же вы хотите от меня?

— От вас я хочу разрешения доверить мне интервью с Лорой Ленской, корреспондентом «Вечерки»!

Вероника Витольдовна заморгала. Было бы проще попросить её выйти на Красную площадь и сделать там «берёзку».

— С Лорой Ленской? — Пиотровская закурила. — Вы понимаете, о чём просите?

— Понимаю, — подтвердила я её худшие предположения о моей невменяемости.

— Этим материалом собиралась заниматься я сама, — Вероника Витольдовна не могла сказать ничего более безапелляционного для меня. — Я готовилась к этой встрече… Этот материал может иметь серьёзное значение… Это — нонсенс… Это — чересчур…

Она замолчала и задымила, с тревожным сочувствием осматривая меня.

— Я глубоко ценю ваш опыт и талант (я умею врать, когда захочу), я буду вам бесконечно признательна… Это — шанс для меня. Вы, вероятно, уже знаете о наших с Львом Петровичем личных проблемах…

Пиотровская, судя по всему, знала. По тому, как вздрогнули её серьги, я поняла, что наш с Лёвой роман:

* в реальной опасности;

* стал достоянием общественности.

— Почему вы думаете, что справитесь? Вы можете только усугубить проблему…

Я поняла, что работаю в верном направлении. Как бы ни не любила меня эта дама, как бы ни желала моей скорейшей смерти у позорного столба, она была тронута моей искренностью и беспомощностью. Потом, её планам ничто не угрожало: я однозначно не справлюсь с поставленной задачей и тем самым сама себя угроблю и не нарушу при этом её внутреннего состояния мудрости. Она всё-таки дала мне шанс… Естественно, её огорчала мысль о том, что журнал снова останется без главного интервью. Но «благородство» взяло верх.

— Ну что же… — она многозначительно выдохнула в меня дым, — я, пожалуй, уступлю вам Лору…

Она ещё помолчала, вслушиваясь в эхо собственных слов и краем глаза наблюдая за эффектом. Эффект я старательно изобразила.

— Я уступлю вам Лору с условием, что редактировать материал буду я. Но вы должны поспешить… Это работа, милочка, она требует скорости и свежести мысли. Пойдёмте, я дам вам адрес «Вечерней газеты». Начинайте звонить туда немедленно — мы не успели договориться, где, как и во сколько встретимся…

Я шла вслед за могучим крупом великой журналистки и про себя говорила: «Йес! Йес! Йес!» Слово было дурацкое, глупое, внедрённое в моё подсознание Максом, но сейчас оно вернее прочих объясняло мне самой моё же состояние.

Пользуясь служебным положением, я раздобыла телефоны всех частных и юридических лиц, связанных с девятью жертвами. Потом я пятнадцать часов без перерыва на ланч пользовалась служебным телефоном, факсом и прочими благами коммуникации. Я звонила всем родственникам убитых, их знакомым и друзьям и пыталась задавать им вопросы, не имея пока представления о том, что именно хочу знать.

— Он сам виноват! — кричала в трубку жена певца Лагунина (перед этим она три раза бросала трубку и столько же раз посылала меня в разные стороны). — Я не хотела его смерти и не знаю, кто мог сделать это! Хотя желать этого могли многие! Он вёл себя вызывающе, он сам виноват!