Анастасия Краун - Экзопулус вздымает волны

Внезапно Макс остановился, пристально сверля неудачную копию глазами, после чего, не говоря ни слова, бросился к двери и побежал по коридору, заглядывая во все двери, так, что растерянный Феня еле за ним поспевал, пока в старой заброшенной подсобке он не наткнулся наконец на Лику. Лика сидела на большой деревянной коробке среди покрытого пылью хлама в полном одиночестве и с отрешенным взглядом потягивала холодный кофе из стаканчика.

— Вот ты где! — Макс нажал на выключатель, и после недовольного брюзжания круглой лампочки старые коробки осветились неярким светом.

— Что вам надо? — Лика мельком осмотрела Макса и запыхавшегося Феню, медленно переступившего порог.

— Я знаю, это сделала ты, — сухо произнес Макс. — До меня только что дошло, сложился последний пазл.

— Что именно?

— Это ты скинула информацию журналистам. Про вандализм и то, что Елисей рисует копии картин.

— А он, может быть, не рисовал копии?

— Если и так, то не для того, чтобы Вишцевский их продавал на черном рынке. Он не мошенник, как написали в статье.

— А тебе какое дело? Или он продавал через тебя? Что-то ты не особо похож на знатока искусств, да и опыт работы у тебя ничем не подтвержденный. Как и твой дружок, все время забываю его имя.

— Стремлюсь к разнообразию в деятельности, — отрезал Макс. — А Феню вообще не впутывай.

— Я — талантливый арт-критик, — напомнил Феня.

— Ага, — Лика отпила кофе, — а я — тайный президент Таджикистана.

— Серьезно? — Феня присел на коробку напротив. — Мне кажется, это трудная работа…

— Еще какая, — презрительно бросила Лика, — еле справляюсь.

— Из-за этой статьи, — перебил Макс — галерея может потерять все. Каждый, кто здесь находится…

— Я бы ее особо не оплакивала. Меня с ней ничего не связывает.

— А вот в это мне плохо верится. Иначе бы ты не пошла на это интервью.

— Я знаю, кто и когда резал картины. Этот факт активно скрывался руководством. Это преступление.

— Интересно, почему тебе известно то, что неизвестно Эрнесту Львовичу.

— Не пытайся навесить на меня то, к чему я не причастна. — Лика пристально впилась взглядом в Макса. — Я картины и пальцем не тронула. Это было их волеизъявление. Не проблема, что я их оправдываю. И не преступление, что я их знаю. И не преступление, что они знают мою историю. Эта галерея поломала много судеб, и особенно судьбу моего близкого человека. И вообще, у тебя нет доказательств, тем более что сегодня у меня последний день работы.

— Доказательств нет, и мне они не нужны, я не прокурор и не журналист.

— А почему она сломала судьбу твоего близкого человека? — спросил Феня.

— О, какой у твоего друга сочувствующий и понимающий взгляд… Может, ему попробовать себя в роли проповедника? Посмотришь на него, и просто душу излить хочется, всю до последней капли… Неплохо заработает на страждущих…

— Я лично тебя сдам. Поверь мне, я докопаюсь до истины и найду доказательства. И Вишцевскому откроется много интересных деталей о тебе…

— Попробуй. — Лика с вызовом оглядела Макса. — А если я найду интересные детали о тебе? Как думаешь, Вишцевский их оценит? Впечатления останутся надолго…

Макс опешил, во внезапно нахлынувшей панике пытаясь подобрать правильные слова, но Лика опередила его.

— Тебе стоит поучиться искусству управления эмоциями. Не самая сильная твоя сторона… Впрочем, ты довольно милый, когда испуганный… Так хочешь знать? Хорошо, я скажу. И только потому, что ты мне не нужен. И вы все равно ничего не сделаете с этим… Так что… в общих чертах… — Лика сделала еще один глоток, — мой молодой человек участвовал в одной из выставок этой прогнившей конторки. Это был его последний шанс. Ему везде отказывали, и только я из последних сил поддерживала его и его талант… А Вишцевский загубил выставку.

— Мне показалось, он, наоборот, радеет за дело, — возразил Макс. — Он почти им живет…

— Значит, ты мало о нем знаешь. Вишцевский отбраковал самые лучшие картины, оставив только три из них, и повесил их в массовку молодых альтернативных художников, среди сотни бездарных работ. А потом эту выставку пресса, да и он сам, признали чуть ли не самой провальной в истории галереи. А когда Андрей пришел выяснить, что случилось, и просить дать ему второй шанс, чтобы все исправить, то ваш Вишцевский, упитый в стельку, наговорил ему такого, что Кожедубов-Брюммер с его цинизмом показался бы милым котиком. Даже не признал, что сам все испортил. И после этого случая Андрей…