Анастасия Краун - Экзопулус вздымает волны

— Меня зовут Лика Фионова, я являюсь сотрудницей галереи современного искусства «Артекториум». Но сразу должна вас предупредить, что я не хочу, чтобы мое имя получило широкую огласку и использовалось при публикации статьи. Кроме того, я запрещаю вам вести запись моего голоса на диктофон, только приватный разговор и заметки на бумаге. Если вы не можете пойти на такие условия, то я вам ничего не скажу.

Голос девушки звучал уверенно, и сама фраза казалась отрепетированной, настолько быстро и четко она прозвучала. Поплавский подвинул к себе кресло и опустился за стол.

— Я не против. Конечно, без проблем, — Артем демонстративно достал телефон, выключил его и отложил на дальний угол. — Все на бумаге. И должен сказать, что нам очень лестно, что вы пришли к нам и решились сообщить нечто важное.

— Как вам может быть лестно, если вы еще не знаете, что именно я собираюсь вам сообщить? Вы всегда всем рады просто так?

— Нет… рады мы всем, конечно… но не просто так… — Слова подбирались с трудом. — Вам особенно. Потому что вы долго здесь были, значит, у вас особенная информация. В ином случае так долго вы бы здесь не находились.

— С точки зрения психологии можно многое списать на неадекватное поведение. Какие-нибудь личностные расстройства. Стресс-факторы, которые заставляют людей говорить глупости.

— По вам не скажешь. Вы, Лика, производите очень благоприятное впечатление.

— Спасибо. Но вообще-то я имела в виду вас, а не себя.

— Так, послушайте… — Поплавский начинал медленно закипать, и всячески пытался подавить чувство раздражения. А ведь когда-то он бахвалился стальными нервами. Может, Яков Юрьевич и был в чем-то прав, насколько бы ни было сильно желание в этом не признаваться, — действительно хорошие профессиональные журналисты так себя не ведут. — Давайте начнем конструктивный разговор. Вы хотели что-то мне рассказать. Как вы видите, я иду на все ваши условия и с глубоким уважением отношусь к вашим требованиям. У меня в руках только карандаш и листок бумаги формата А4. И я полностью готов ко всему, что вы мне пожелаете сообщить.

— Возьмите другой карандаш, этот поломан. Или подточите его хотя бы… — Лика вздохнула и опустила взгляд. — Ну ладно. Не будем терять время. В галерее «Артекториум» происходят многие… нечестные вещи. И я хотела бы, чтобы о них узнали люди, они имеют право знать до того, как их… снова обманут на выставке. Как уже происходило не раз.

— Что вы имеете в виду?

Лика мягко положила руку на подлокотник и потеребила браслет из мелких деревянных бусин и шнурков.

— По сути, в галерее сложилась определенная… незаконная система. Часть картин, выставляющихся в «Артекториуме», была испорчено. Неизвестные лица резали картины острыми предметами… бритвами или ножами… мне известно о трех достоверных случаях. И кроме этого, несколько раз были попытки вылить… жидкость непонятного происхождения. Ни одному из авторов не было сообщено об этом. Такая информация просто утаивалась.

— В смысле? Можете пояснить? То есть картина умышленно кем-то портилась, но никто об этом не узнал…

— Да, я понимаю, о чем вы. Вы можете сказать, что в таком случае были бы видны порезы, сколы, краски и все в этом духе. Но я повторяю, в галерее… нечестная обстановка. И очень сплоченная команда. Можете называть ее мошеннической бандой. Все картины восстанавливались самостоятельно, своими силами. Для этих целей директор Вишцевский нанял профессионального художника, выпускника-отличника из Суриковского института. Чтобы вы понимали, у Елисея очень высокий уровень, он способен за несколько дней изобразить любое полотно в любом стиле. Позволю себе немного утрировать, чтобы вы понимали, о чем идет речь. Что, в принципе, он и делает.

— Делает что?

— Все, что ему скажет Эрнест Вишцевский. Реставрирует картины. Рисует копии картин, если реставрация серьезная и потребует много времени. Или делает копии ценных полотен, когда выставляется более-менее приличный автор. А после эти картины появляются в «Артекториуме», наивные посетители платят деньги, а Вишцевский со своей дочкой наживаются на этом и возвращают отреставрированные полотна или их хорошие копии ничего не подозревающим художникам. И можете потом догадываться, куда потом попадают оригиналы.

На этих словах Артем перестал писать и попытался осмыслить хоть что-то.

— И об этом никто не знает?

— Знают, но молчат. Потому что все в деле. Или им на руку, что так происходит. Я пришла работать в галерею девять месяцев назад, и меня оскорбляет сам факт подобного отношения к культуре и художественным ценностям. Искусство не должно оскверняться подобным отношением. Но «Артекториум» принадлежим людям, чей низкий уровень морали и совести не вызывает сомнений. Вишцевский и его дочка — просто мошенники, которые хотят нажиться и прикупить себе новую дачу. Елисей скатился до уровня обыкновенного копииста, не удивлюсь, если его чем-то шантажируют. И я уже вижу, как вы пытаетесь спросить меня: «А как же организована порча картин?». Только вы очень медленно думаете, поэтому я предвосхищаю ваш вопрос…