Оксана Обухова - Невеста по найму

Мирная картинка работающей женщины заставила Евдокию немного устыдиться вчерашних мыслей. «Чего я завелась? Тереза вела себя куда честнее прочих родственников, четко дала понять, что ей противна бестолковая девица, окрутившая пенсионера. Заморозила общение, а я и разобиделась, что меня под стол, как табурет, задвинули, на улыбки не отреагировали…»

Могло быть так?

Да запросто. Но Евдокия вспомнила надменный презрительный взгляд Терезы и решила, что первое впечатление от жены таможенника все же было правильным. Хорошее воспитание еще никто не отменял, грубить гостям – не принято.

Дуся быстренько умылась, надела немыслимо короткий цветастый сарафан и поскакала на кухню, разыскивать чашечку кофе и какой-нибудь рогалик.

На кухне было пусто, но из окна, выходящего на противоположную от мангала сторону, Евдокия увидела Модеста, принимавшего в теньке на шезлонге воздушные, но не солнечные ванны. На столике рядом с критиком Землероева разглядела пепельницу и большой кофейник. Прихватила с кухни чистую чашку и отправилась туда.

– Доброе утро, Модест Казимирович, – культурно поздоровалась Дуся. И показав оттопыренным от чашечки мизинчиком на второй шезлонг, спросила с гламурной бархатной гнусавостью: – Позволите составить вам компанию?

Критик выглядел импозантно даже в трусах. Шелковистых полосатых шортиках. На пузе критика лежал бамбуковый веер, расписанный кусачими драконами, голову прикрывала задорная панамка с эмблемой дома Сен-Лоран, в руке дымилась коричневая сигаретка.

– Сделайте одолжение, – изобразив, что собирается привстать, разулыбался Казимирович. Приподнял на секунду солнцезащитные очки в золоченой оправе: – Доброе утро, драгоценная Инесса Сигизмундовна.

Дуры вроде нынешней «Инессы Сигизмундовны» легчайшую издевку расслышать не имеют права, эпитет «драгоценная» обязан сойти за чистую монету. Евдокия улыбнулась шире некуда, продемонстрировала пустую кофейную чашечку и тут же получила порцию отличного напитка.

– Как хорошо, – вытягиваясь на прохладной ткани шезлонга, чистосердечно высказалась Евдокия. – Прям – красота. Ни московской духоты, ни пыли… Сижу как в Сочи.

Критик хмыкнул. И заглотил наживку. Дуся предлагала поболтать о своем житье-бытье, намеренно выводила разговор на личные темы. На обоюдную откровенность выводила и рассчитывала.

– Николай Васильевич сказал, что вы москвичка, Инесса? Живете в центре?

Судя по вопросу, Модеста (да и прочих родственников) занимал вопрос – у девушки есть столичная прописка, она не лимита, так что ж ей от дяди Мухобоя-то потребовалось?! Неужто вправду втюрилась в пенсионера?!

А опытный (шпион-нелегал?) Николай Васильевич советовал помощнице поменьше врать. «Если уж свезло родиться в Белокаменной, то нечего и бедную овечку без прописки изображать. Собьешься, Дуся, запутаешься, а московский говор в провинции и так в раз просекают. Коренного москвича там за версту видать».

Дуся резво и правдиво пробежалась по анкетным данным, начиная с песочницы в детском саду. Закончила хвастливым упоминанием высшего экономического образования, заметила, как на лице Модеста появилось выражение «бывает, встречаются и не такие дуры с университетскими дипломами». И посчитала экзамен удовлетворительным. Скромная оценка была поставлена исключительно потому, что откровенность не вызвала ответного жеста. Модест весело посасывал сигаретку и кофеек и никаких вопросов гостье не задавал.

– Модест Казимирович…

– Инесса, к чему между своими отчества? – игриво оборвал критик. – Модест. Мо-дест.

– Тогда я – Дуся, – ответно отыграла Евдокия. – Меня назвали в честь противной бабки, я ее терпеть не могу, так что…

– Договорились, Дуся. Ты хотела меня о чем-то спросить?

Игра в одни ворота. Но на чужом поле, как известно, подчиняются правилам принимающей стороны.

Тут очень кстати из-за угла дома показалась Тереза со шлангом, Евдокия повернулась боком к критику и, загадочно округлив глаза, прошелестела:

– Папочка мне сказал, что у Евгения была другая жена, но роман Терезы и Евгения – чище горного хрусталя. Они встретились и полюбили друг друга уже после развода Евгения Ильича…

Слушая Дусин лепет, Казимирович приподнял на лоб очки и поглядел на Евдокию с многозначительным упреком:

– Вам сколько лет, Дуся?

– Двадцать пять.

– И вы еще верите в сказки? – хмыкнул критик.