Алан Гатаев - Выбор Блейка

– Иди к черту! Да, слушаю, – я поднес телефон к уху, пытаясь расслышать голос на том конце сквозь пульсировавшую в ушах кровь. Это был Стоун.

– Куда ты опять пропал, а?

Швырнув мобильник в сторону, я заплакал. Слезы потекли по щекам, но легче не становилось. В какой-то момент я начал рыдать во все горло, барабаня ладонями по полу. Дженкинс сидел рядом на диване. Когда злость перешла в отвращение к самому себе, я пошел в ванную, а Дженкинса попросил достать из холодильника коричневую банку и погреть ее немого в микроволновке. – Если сам захочешь попробовать, то не больше двух глотков, – предупредил я. – Иначе тебя прибьет к чертовой матери.

– Что это за хрень? – спросил Дженкинс, когда я вышел из душа.

– «Мэри Лу». Сколько ты выпил?

– Всего глоток, черт. Мне воздуха не хватает.

– Сейчас отпустит.

Я допил содержимое банки, и у меня тоже закружилась голова. Прошло десять минут бездумного молчания, а потом я решил рисковать.

– Мне нужно увидеться с Филиппом Нортоном.

– Тебе нужно успокоиться, – попытался вразумить Дженкинс.

– Брегович – его ручной пес. Я поговорю с ним, и он спустит своего пса на меня.

– Я не понимаю, – развел он руками. – Ты хочешь, чтобы этот псих тебя тоже зарезал, как жертвенную овцу?

– Нет, я совсем не хочу, чтобы он меня зарезал. Но это единственная возможность его выманить. Мы сможем организовать на него засаду.

– Это самая сумасшедшая твоя идея, – воскликнул он.

– Ты знаешь меня всего неделю, малыш, – парировал я. – Все еще впереди.

– Нет, если этот чокнутый мясник доберется до тебя.

– Сомневаюсь, что у тебя есть идеи ярче.

Он помялся с ноги на ногу, затем нехотя достал свой телефон и стал звонить. Не желая доставлять ему еще больших неудобств, я занялся своим гардеробом. А когда я повязывал галстук, он сказал, что встреча невозможна.

– Черт с ним. Поедем к нему. Я сделаю все, чтобы этот ублюдок обратил на меня внимание.

Когда мы сели в машину, Дженкинс напрягся. Проехав четвертый светофор, он заговорил холодным голосом.

– Когда мне было шестнадцать, меня похитили. За меня просили выкуп. Как я потом выяснил, они были колумбийцами. Они издевались надо мной. Били, мочились пару раз мне на голову. Родители, разумеется, подключили связи, ФБР и даже ЦРУ. Но все было напрасно. Примерно через две недели за меня заплатили выкуп. Меня освободили, но я остался жить с этим навсегда. Во мне было столько злобы, которую я не мог никуда деть, что я чуть с ума не сошел. Срывался на всех подряд. Боялся выйти на улицу. Я ведь жил с чувством абсолютной защищенности, понимаешь? А потом вдруг оказалось, что моя жизнь – всего лишь куча бумажек в чемодане. Они, в смысле похитители, они ходили без масок в моем присутствии. Я их запомнил. Я стал их искать. Потратил кучу денег и времени, чтобы все-таки их найти. Все, что мне удалось выяснить, что двоих из банды застрелили полицейские при сопротивлении аресту. Не ФБР, не ЦРУ. Парочка обычных патрульных порешила этих выродков. Вот почему я на самом деле пошел в полицию – чтобы в один прекрасный день мне повезло, и я наткнулся на третьего и смог отомстить. Выплеснуть ту отчаянную злость, которая точит меня изнутри. Но его все нет. И мне приходится каждый день свыкаться с мыслью, что я могу так его и не встретить.

Образ Дженкинса в моем сознании разбился на тысячи осколков, как рейнская мозаика во время бомбежки. Я испытал глубокий шок, и даже «Мери Лу» не могла служить эмоциональным барьером. Я не мог сказать, что в ту же минуту понял все мотивы его поступков, но в чем-то он перестал быть загадкой. Его порой до крайности измученное лицо теперь казалось мне вполне гармоничной частью его образа. Наверное, он пытался донести до меня, что у всех в жизни происходит то, что может убедить в бесполезности дальнейшего существования. Но времени спрашивать, каким образом он смог найти выход, не было.

Когда мы наконец доехали до места, Дженкинс сказал:

– Пожалуйста, будь аккуратнее.

– А что может его по-настоящему разозлить?

– Не знаю, – ответил он сухо и отвернулся.

Я вышел из машины и, собрав последние остатки воли, зашел в фойе. В центре просторного холла сидел консьерж – опрятный мужчина лет сорока. Он улыбнулся приветливо и поинтересовался, кого я ищу.

– Здравствуйте, я агент Блейк, ФБР, – я картинно достал удостоверение, убедившись, что как можно больше камер его зафиксируют. – Мне нужно поговорить с настоятелем Церкви Седьмого дня, мистером Нортоном.