Олег Сидельников - Нокаут

Стенли и Джо шли молча. Вечерело. На улицах появились гуляющие. Из городского парка, где на скамеечке сидел простачок-брюнет, доносились звуки духового оркестра, исполнявшего с большим оптимизмом и грохотом «Прелюды» Листа.

— Чистая работа, — похвалил, наконец, «Викинг», — Хипес первый класс. Под анестезирующими средствами подразумевается…

— Алкоголь, босс. Он позволяет подопытным абсолютно безболезненно расставаться с деньгами. Однако нам не вредно побыстрее сматывать удочки. В гостиницу не пойдем — опасно, В семь часов утра улетает наш самолет.

— Быть посему! — объявил «Викинг». У здания почтамта «Викинг» остановился.

— Давай, малыш, заглянем сюда. Будем примерными супругом и сыном. Пошлем успокоительные телеграммы с поцелуями. Это производит впечатление.

— О'кэй, — согласился Джо.

Вскоре Фрэнк со своим питомцем уже зашагали в сторону аэропорта. Молодой человек посмотрел на спутника, прятавшего в карман квитанцию, и насупился.

— Эй ты, чувствительный слюнтяй, — подзуживал Фрэнк. — Ты, кажется, шатался в школу, когда еще существовало раздельное обучение? Я уверен, что ты не был в мужской школе, верно? Ведь не в мужской учился, в женской, да?

— В средней, — серьезно заметил Джо.

«Викинг» расхохотался так громко, что заставил насторожиться постового милиционера, в задумчивости насвистывавшего «Парижские бульвары» Ив Монтана.

Невдалеке, сотрясая землю, гудели моторы самолетов.

Неудержимо мчит могучий поток чистые, прозрачные струи, Пенится, бурлит, сметая преграды на пути своем, прокладывает дорогу в вековых ущельях, пробивает скалы, гонит прочь камни… И все рвется, рвется вперед, к неизведанным прекрасным берегам, ширится, превращаясь в безбрежную реку, в море без конца и без края, величественное и прекрасное, полное внутренней силы, энергии, движения и жизни, радостно сияющее синью неба и золотой улыбкой солнечных лучей.

Но приглядитесь; так ли кристально чиста его лазурь? На мелководье море желтеет, из крохотных заливчиков разит тлением. Поток не только струил живительную влагу, вместе с ним устремились песок, муть, гнилушки. Великое движение столь неодолимо и стремительно, что всегда увлекает за собой «спутников». Одним из них мерещатся морские просторы, другие плывут по воле волн, третьи, с сознанием выполненного долга, мутят воду.

Плох, однако, тот «мореплаватель», который, зайдя по щиколотку в тепленькую прибрежную водицу, воображает, что уже будто окунулся в морскую пучину и на этом основании воскликнет голосом, исполненным пессимизма:

— Боже мой! Как много сору! Не таким я представлял себе море!

И невдомек горе-моряку, что побывал он всего-навсего в луже.

А море, оно совсем другое. Оно бездонно и безбрежно, прозрачно и могущественно. От него веет свежестью. И ежедневно, ежечасно выбрасывают волны на острые камни тину и песок, гниль и слизь.

Море жаждет идеальной чистоты.

Нечто подобное происходит и в нашей жизни. Неодолим великий процесс очищения от сора прошлого, от гнили и плесени, бюрократизма и равнодушия, мещанства, стяжательства и прочей скверны. Каждодневно выбрасывается за борт эпохи плесень старого быта и реакционных обычаев. Чисты наши помыслы, благородны устремления. Не замутить их тине обывательщины. Ошметки прошлого, втянутые в водоворот событий, обречены. Но старое, отжившее свой век, не хочет умирать добровольно. Оно цепляется за жизнь, приспосабливается к новым условиям, маскируется, лицемерно вопит: «Не трогайте меня! Я новое, положительное начало! Я — «за»!

Взять хотя бы такое явление, как головотяпство и головотяп.

Тысячи людей, не досыпая ночей, трудятся во имя любви к народу, заботятся о его благе. Не спит ночей и головотяп. Как же! Он тоже «за!» Возводится прекрасная больница, в ней сосредоточено все то, — что породил человеческий гений в борьбе за здоровье: кобальтовые «пушки», сражающиеся со страшным раком; новейшее оборудование, позволяющее с помощью меченых атомов устанавливать с идеальной точностью диагнозы многих заболеваний; приборы, сшивающие кровеносные сосуды…

А головотяп тут как тут. Самодовольно ухмыляясь, он уже вывешивает в коридорах искусно выполненные таблички с указующими перстами или стрелками, снабженными надписью «В покойницкую», дает распоряжение не принимать больного, пока он (пусть он хоть в бреду!) не ответит на десятки вопросов бланка истории болезни, и с трудолюбием кретина шлепает по новенькому белью больничной печатью — на спинку и грудь рубахи, испещряет кальсоны и простыни.