Михаил Шаламов - Строгий заяц при дороге

Поднявшись на ноги, я решительно бросился в комнату. Нет, я не буду его бить! Просто свяжу ему руки и вызову милицию. Самосуда не будет!

Самосуд устраивать было некому. В уютно прибранной комнатке пусто. Ни тирана, ни жертвы. Только в подвешенном к потолку пластмассовом кольце крутит сальто белый попугай ара, с желчной иронией рассматривая меня круглым глазом. Я растерянно озирался.

— Ты убьешь меня своей простотой! — глубокомысленно изрек попугай женским голосом и добавил хрипло: — Иди проспись!

Он переступил в кольце, пошелушил клювом приковывающую его ногу стальную цепочку и, мерзко подмигнув мне, заорал: — Попка — дурак!

«Вот именно, — подумал я. — Попка — дурак, попка — кретин, попка — полный идиот! Вот только который из двух?»

Нужно ли объяснять, каково было у меня на душе, когда я возвращался в прихожую. Дверь подбитым лебедем распласталась на полу. То-то обрадуются хозяева, когда вернутся домой! Но бросить все как есть и убежать — не в моих правилах. Подняв дверь, я прикинул, можно ли поставить ее на место. Дверная коробка, вывороченная «с мясом», треснувший косяк, выбитые петли — не вселяли в душу оптимизма. Вот уж постарался — кр-ретин! Но еще оставался шанс что-нибудь придумать.

Вздохнув, я вернулся в комнату, сбросил на пол возле дивана полушубок и уселся ждать хозяев.

— Ну что, — спросил я попугая, — добился своего? Мерзавец промолчал, нагадил в поставленную под кольцо фаянсовую плошку и задремал, затянув глаза белесой пленкой.

— Нет, ты не спи, индюк щипанный! Заманил человека в ловушку, а сам — спать?! Нет, ты мне скажи, где у тебя совесть?

— Отстань, — сонно прохрипел попугай. — Баиньки-баиньки…

— Я вот тебе покажу «баиньки»! — я был уже на грани срыва. Протянув руку, выбрал в хвосте обидчика перо побольше и покрасивее, разом выдернул его из гузки.

— Дура-ак! — закричал попугай. — Дура-ак! Ты чего?!

— А-а-а, проняло! — злорадно ответил я, нацеливаясь на другое перо. А в голове уже жила назойливая мысль: «Да что же я, дурак, здесь сижу-то? Дело надо делать!»

И я отправился искать гвозди, молоток, плоскогубцы. Все это находилось в ящике кухонного стола. Теперь за полчасика я сделаю из этой двери картинку. Лишь бы успеть до возвращения хозяев!

С молотком в одной руке и с плоскогубцами в другой, я шагнул в прихожую.

— Кто это?.. Вы?.. Вы что тут делаете? — растерянно спросила стоявшая на пороге женщина.

— Дверь чиню, — смущенно ответил я, поднимая руку с молотком.

Через час дверь была реанимирована. Лида тем временем приготовила чай с лимоном. Мы выпили по чашечке, и я позволил себе расслабиться. Это только в плохих романах пишут про нескончаемые погони, про рукопашные битвы от восхода до восхода, которыми баловались предки. А на самом деле вояки прошлых веков, намахавшись мечами до одури, отдыхали и перекусывали на бранном поле. А потом — снова за мечи. То же произошло и со мной. Лида слушала не перебивая, а на меня напал какой-то словесный понос. Я плакался ей в кофточку, чувствуя себя при этом презренным треплом и балаболкой. А остановиться не мог. Я выложил девушке и все то, что нес Николаю, и то, о чем собирался в разговоре с ним умолчать, а в конце концов — и то, о чем говорить вообще не следовало.

Лида умела слушать. Она не скрывала своей заинтересованности. Уместно — удивлялась, где надо — делала испуганные глаза. Она чем-то походила на мою Аську, хотя ни в лице, ни в фигуре не было у них ничего общего. К тому же Лида казалась человеком вполне самостоятельным, а Аське с детства самостоятельности хватало лишь на то, чтобы выплюнуть соску, и с тех пор она не слишком-то изменилась. Роднили двух женщин их большие, влажные и доверчивые глаза. Я не могу спокойно видеть такие глаза — хочется быть сильным, смелым, невозмутимым рыцарем «без страха и упрека». А перед Лидой я был всего лишь бедненьким несуразным жалобщиком, сыщиком-неудачником. Было стыдно и, в то же время, легко на душе. Может быть, именно это ощущение древние греки и называли катарсисом?

Лишь однажды Лида возразила мне, когда услышала, что Игорек готовит налет на квартиру Хомяка.

— Обязательно сообщите в милицию! — взволнованно сказала она. — Готовится преступление, и этому нужно помешать.

— А я и помешаю! Подкараулю Пияву в квартире и задам ему такую трепку… такую… Он у меня заречется по чужим квартирам лазать! — и я лихо раздавил в пепельнице недокуренную сигарету.

Лида пыталась меня образумить, только я стоял на своем: сам должен наказать Игорька, да так, чтобы тот всю жизнь носил на губах вкус моих кулаков. И чтобы — никакой волокиты в этом деле. Да что я, хлюпик какой-нибудь, чтобы милиции жаловаться?