Кондратий Жмуриков - Повесть о настоящем пацане

Антиквар вошел в комнату, в которой вчера состоялась аудиенция, и нашел ее пустой. Посидев там немного, Давыдович решил, что если немедленно не предпримет что-нибудь, он умрет с похмелья прямо здесь, не успев даже отведать пива перед кончиной. Он встал и пошел совершать акт вандализма – искать старика по немногочисленным комнатам этого странного дома.

Комнат было действительно немного, и все они оказались более или менее мебелированными, но абсолютно необитаемыми.

Мало того, не обитали здесь уже довольно давно, судя по девственно-пушистому слою пыли, ровным слоем покрывавшей все сколько-нибудь горизонтальные поверхности. Этот факт антиквара немало озадачил и, сообразив, что его поиски ни к чему не приведут, он остановился посреди коридора и задумался.

Что-то подсказывало его природному, усугубленному наследственностью, чутью, что его обманули – подло, нагло и совершенно очевидно. Мало было беды, что он попал при этом на деньги, он еще попал на чужие деньги, да еще и важного ответственного задания не выполнил ни в малейшей мере.

Озверевший от осознания совершенной по отношению к нему непростительной подлости, Давыдович нервически засмеялся и пошел обратно в уже знакомую ему комнату. Там он стал рыться в разнообразных бумагах, расположенных в живописном беспорядке повсюду, но ничего стоящего и сколько-нибудь похожего на искомые документы не обнаружил. Это было только последней попыткой утопающего вытащить себя из болота за волосы – все было бесполезно. Совершенно потеряв голову от бешенства, Давыдович ломанулся к выходу и полетел на пол, споткнувшись о что-то твердое. Он выругался, поднялся, собираясь отвесить этому «что-то» хорошего пинка, но вовремя остановился. На полу лежал мешок, который архивариус выронив в тот самый момент, когда Давыдович так невежливо ввалился вчера в эту комнату. Судя по всему, исчезновение архивариуса происходило при самых таинственных обстоятельствах и наводило на мысль о поспешном бегстве или похищении. Дело становилось все более загадочным и запущенным, и от этого антиквару нравилось все меньше.

Все же он решился посмотреть на содержимое мешка, раз уж оказался подле него. Может быть в нем и содержался ключ к этой тайне.

Осторожно дергая за завязки и замирая при каждом шорохе и стуке ветки в окно, Давыдович стал развязывать мешок, немея от ожидания чего-то чудесного. И чудесное произошло, приведя антиквара в совершеннейшее смятение: под грубой дерюгой, когда она была раскрыта, заблестели драгоценным светом предметы, цену которым антиквар прекрасно знал.

Очнувшись, Дуболомов сперва удивился, а потом обрадовался. Удивился он тому факту, что ему холодно, а обрадовался тому, что не обнаружил рядом с собой присутствия той ужасной девицы с гнилыми зубами, чьим навязчивым обликом были полны ночные сновидения. Это, по крайней мере, обнадеживало. Дуболомов, повинуясь своей давней привычке, сладко потянулся, растопырив в стороны свои длинные руки и ноги, Вслед за этим послышался глухой стук: что-то тяжелое брякнулось на пол и издало тяжкий стон.

Дуболомов с удивлением и трудом разлепил сонные глаза и посмотрел в направлении, откуда доносились чертыхания и злое сопение. То, что он там увидел в немалой степени позабавило его и развеселило. Дуболомов не мог удержаться от сардонического хохота, даже не смотря на страшную головную боль, которая неожиданным образом настойчиво давала о себе знать: на полу в позе «зю» скрючился его напарник, облаченный только в ситцевые трусы до колен. Судя по его телодвижениям, Костик делал неимоверные попытки подняться на ноги, но выглядело это так, будто он исполняет какой-то странный ритуальный танец, адресованный духам подземелья.

– Смеешься, аспид? – сипя, как прорванный баян, поинтересовался Костик. – Смейся, смейся… Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь.

Задумавшись на мгновение над скрытым смыслом своих же слов, Костик перестал раскачиваться на полусогнутых руках и тем дал возможность Дуболомову сконцентрироваться на более сложных мыслях и ощущениях.

– Слушай, а где это мы? – спросил он, начиная подозревать, что окружающий его интерьер ему, безусловно, не знаком.

Помещение, в котором было встречено это утро, было обставленно в духе русского минимализма. Кто-то утверждает, что этот стиль был присущ и более ранним культурам зарубежья, но это далеко не так. Такое тонкое понимание выразительности бетона, темно-зеленой краски и отслаивающейся сырой штукатурки трудно заметить где-либо еще, кроме как в административно-бытовой архитектуре современного русского города.