Галина Куликова - Клубничное убийство

— А! Милованов! Просто замечательно, что он пришел. С самого утра хочу с ним потолковать.

Арт‑директор оживился и двинулся по коридору вслед за Люсей. Дышал он бесшумно и ступал тихо, как кот. Под щекочущим взглядом, изучавшим ее тыл, она два раза глупо споткнулась.

Чем ближе их маленькая процессия подходила к холлу, тем отчетливее оттуда доносились голоса. Ясное дело, Милованов спорил с главным редактором. Он всегда со всеми спорил, потому что имел на все собственное ужасное мнение и отстаивал его с фанатизмом. Это был крупный мужчина с рыжей растительностью на лице и добрыми руками плотника. Худая Белоярова казалась рядом с ним девочкой.

— Наконец‑то! — воскликнула она, заметив собственную секретаршу. — Я думала, у тебя понос. Или позвонили из Кремля, и ты окаменела от неожиданности.

К Люсиным щекам прилила кровь, а сердце гулко забилось. Воспитанная доброй и справедливой бабушкой, она все никак не могла привыкнуть, что люди порой говорят обидные вещи просто так.

— Салют, — бросил Милованов и через ее плечо немедленно обратился к арт‑директору. — Костя, только не ори, я сброшу тебе фотки сегодня вечером.

— Я никогда не ору, — гордо ответил Свиноедов, наблюдая за тем, как главный редактор нервно перелистывает страницы журнала, оставив сигарету во рту и пытаясь справиться с дымом. — Орут только голодные обезьяны. А я повышаю голос. И то лишь в особых случаях. Например, когда такие морды, как ты, навязывают другим свои убогие вкусы.

— Что ты имеешь в виду? — тотчас среагировала Белоярова, вскинув голову. — Что опять у вас случилось?

— Это у всех нас случилось, — хмыкнул Свиноедов. — Обернись, Алла. И вы, Люся, обернитесь тоже, — не обошел он вниманием секретаршу, которая стояла с пылающими щеками и не знала, куда деться. — Посмотрите, что с легкой руки нашего фотогения повесили в холле. А ведь холл — это лицо офиса.

— Ну, не твое же, — немедленно ощетинился Милованов. — Кроме того, это произведение искусства. Очень современное, яркое и, допустим, немного полемичное.

— Если я не ошибаюсь, автор этого шедевра — ты, верно?

Люся сделала несколько шагов вперед, чтобы посмотреть, о чем они спорят. Предмет спора висел на стене, вставленный в массивную раму, и носил помпезное название: «Голубь, гадящий на фигуру Тритона в фонтане на площади Бокка‑делла‑Верита в Риме». Выглядело произведение искусства странно. Голубь был обозначен жирной белой линией и напоминал обведенное мелом место, на котором прежде лежал труп. Изображение фонтана вырезано из журнала и криво наклеено на лист.

— Что это? — озадаченно спросила Белоярова. Доверив создание интерьера ответственному секретарю, она перестала обращать внимание на обстановку в офисе. Картину с голубем она точно не заметила. — Откуда это?!

Если бы Люсю спросили, что в ее начальнице прежде всего обращает на себя внимание, она без колебаний ответила бы — холодные глаза. Люся восхищалась успехами Белояровой, ее деловитостью, раскованностью и женским изяществом. Но, сказать по правде, совсем не хотела, чтобы к тридцати двум годам у нее был подобный взгляд. Люди с таким взглядом вырастают из детей, не верящих в Деда Мороза.

— Это коллаж, — ответил Милованов, закипая от вида глумливой ухмылки арт‑директора. — Прекрасная вещь. Доверьтесь моему художественному чутью. В конце концов, вы разговариваете с профессионалом.

Было ясно, что за гадящего голубя он станет биться до последнего и наверняка победит. Его творческое самолюбие к настоящему моменту достигло угрожающих размеров. Поначалу, во времена становления Милованова как художника, самолюбие было маленьким червяком, точившим гранит его мужского характера. Сегодня червяк разросся до размеров древесного питона и то и дело норовил отхватить у хозяина то совесть, то разум. Ладить с ним Милованов не умел.

— Пусть висит, — неожиданно решила Белоярова. Сделала глубокую затяжку, быстро выпустила дым и посмотрела на Люсю: — Можешь идти, у тебя еще куча дел. Журналы не раздавай кому попало.

— Хорошо, — ответила та. — А кто попало — это кто?

— Кто попало — это все, кроме меня, — отрезала начальница и мотнула подбородком в сторону приемной, побуждая секретаршу двигаться.

Она явно была чем‑то расстроена и раздражена.

Хотя выглядела все равно сногсшибательно. Правда, постриженные под мальчика темные волосы топорщились на макушке, но никто не находил это забавным.

Секретарша молча развернулась и отправилась на свое рабочее место, бросив взгляд на торжествующую физиономию фотографа. Свиноедов молчал, глядя на голубя с брезгливой печалью. Было ясно, что он рассчитывал на поддержку, и теперь разочарован до глубины души.