— Садись, подвезу, — открыл передо мной дверь иерей.
— Спасибо, я лучше пешком, а то ты меня вновь к какой-нибудь бабушке-старушке, без жилья оставшейся, подкинешь.
— Непременно, — легко согласился он. Только не к «какой-нибудь», а к «той самой». Ты ведь за все это время ее ни разу и не видел. Неужели и взглянуть не захочешь, кому помогал, на кого столько сил потратил? Давай, давай, садись. Отвезу, полчасика погостим и обратно. От порога до порога доставлю. Садись.
Я обреченно махнул рукой и подчинился. Бывший особняк Копылова светился в рано наступивших сумерках единственным окошком.
— Ждет, указал на него Разумовский. — Я обещал, что приеду сегодня. Она чаек на травах собиралась заварить, блинов напечь.
Припарковав машину во дворе, он тронул кнопку переговорного устройства, заменявшего звонок.
— Кто там? — послышался из динамика, старческий голос.
— Я это, Ефросинья Петровна. Отец Владимир.
— Заходите, батюшка, — важно ответила старуха, и французский замок щелкнул, отмыкая дверь.
Убранство особняка поражало своей помпезностью и отсутствием вкуса. От резных перил лестницы, ведущей на второй этаж, до каминов в каждой комнате чувствовался Копылов. Но зато стоимость любого находившегося здесь предмета превышала мою годовую зарплату многократно. В огромной гостиной, перед пылающим камином, на кресле качалке, установленной на шкуре белого медведя, сидела сухонькая, востроносая старушка с блестящими живыми глазами и вязала. Спицы в ее руках мелькали бликами огня, и нить стягивалась в толстый шерстяной носок.
— Мир дому сему, — перекрестился на иконы в углу иерей. — Как себя чувствуете, Ефросинья Петровна?
— Спасибо, батюшка, больше не хвораю. Ребятки заботятся. То лекарства редкие, то медок привозят. Да и тепло здесь, у огня, не то что в старой комнате. Присаживайтесь, я сейчас закончу и стол накрою. Пару рядков уложить осталось, и будут носочки готовы.
— А кому вяжете?
— Ребятишкам. Уж такие хорошие ребятки, и продукты привезут, и о здоровье справятся… Только мерзнут, небось, бедные. Головенки-то куцые, совсем без волосьев. Я им поначалу только шапочки связала, а потом гляжу — и зимой и летом все в одних тонюсеньких костюмах ходят. Одежонка цветастая, да уж больно непрактичная, вот я им носки и вяжу. А шапочки мои они носят. Говорят, и мода такая час есть. Вот как.
— Понятно, отец Владимир с трудом сдерживал смех. А я с другом приехал. Офицер он. Старший лейтенант Куницын. Коля.
— Капитан, — поправил я.
Разумовский поднял брови, делая значительное лицо.
— Ефросинья Петровна, — кивнула мне старушка.
— Очень приятно. Может, вам помощь какая нужна? Отец Владимир говорил, что одна вы…
— Как же одна? — удивилась она. — А ребятки? Заместо внучков мне теперь. И ухаживают, и помогают. Да, прям тимуровцы… Что вы смеетесь? Были раньше такие пионеры. Старикам да одиноким помогали. Вот, по телевизору говорят, что молодежь нынче не та. А я вам скажу: правильную мы молодежь воспитали, раз они стариков не забывают. Вот Сереженька Клементуев, бывало, по три часа кряду про мою бывшую работу расспрашивает. Я ему рассказываю, а он восхищается. «Вот это, говорит, и память! Все наизусть выучили, ни разу не сбились. Мастер!» А я ведь действительно мастер. Швея высшего разряда. Значит, не хуже молодежь стала, раз и прошлым нашим интересуется, и жизнью.
А еще по телевизору про обманы с квартирами говорят.
Какие же это обманы, когда мне комнатушку тесную на такую хоромину поменяли. Немудрено, что так долго обмен затянулся: это же найти надо было такой дворец. Нет, уважают у нас еще ветеранов… Заболталась я совсем. Вот и носочки закончены. А теперь прошу к столу, будем чай пить. Нет ничего лучше, чем ночью ненастной чая испить с добрыми людьми, да в доме своем…
Насилье родит насилье,
и ложь умножает ложь,
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.
Но паж объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нем отраженье свое,
нет, этого я не сумею,
нет этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
И. Асеев
— Ну что, Куницын, улыбнулся мне дежурный по отделу, забирая у меня для регистрации материалы уголовного дела. Последнее твое дежурство закончилось? Завтра в отпуск?
— Да, — я сладко потянулся. — В деревню, на природу. Сейчас самый разгар бабьего лета, пора клюквы, брусники… Благодать! Уеду отсюда подальше, чтоб не вызвали в связи с каким-нибудь очередным ЧП. Дом у меня далеко, в Тверской области, глядишь — и не станут дергать из такой дали. А я уж там и поохочусь, и порыбачу! У меня там двухстволочка…
Читать дальше