Дмитрий Леонтьев - Дипломатия греха

Она просто не знала, что это событие, значительное и шокирующее для нее, для нас рядовой случай одного из многих уличных грабежей, которые подростки совершают не по одному разу на дню. И благодарности, и премии мне, конечно, никто не даст, потому как в личном деле у меня два выговора и одно предупреждение о «неполном служебном соответствии», и, следовательно, все, что я могу получить, благосклонный кивок начальника угро за, «срубление лишней палки», хоть и «халявной». А парней, ограбивших ее, следователь допросит и скорее всего, отпустит под подписку, так как камеры забиты куда более опасными преступниками, и места там можно достать лишь по блату… Что моя оплеуха да еще пара лет «условно» — вот и все наказание, на которое они могут рассчитывать… Что мое циничное отношение к делу и лицемерие по отношению к ней не результат моей «лживой и двуличной» натуры, а просто опыт. Долгий, и отнюдь не радостный…

А вот кушать хотелось по-прежнему. Нет, даже не «кушать», а «жрать», «рвать зубами» и «заглатывать целиком».

В дежурной части отдела я в присутствии свидетелей изъял из кармана одного из парней похищенные драгоценности, которые сам же недавно положил туда, подобрав с асфальта. Составив протокол задержания, я сообщил дежурному:

— Петрович, эти пусть посидят моего возвращения. Сейчас с ними разбираться не буду, я голодный как стая волков зимой. Приду с обеда тогда и опрошу. А пока — я ушел, меня нет.

— Тебя поп в кабинете дожидается, — прервал мой монолог Петрович, не отрываясь от записей в книге происшествий.

— Серега Поп? — удивился я. — Так он же с прошлой весны сидит за изнасилование…

— Не тот, а настоящий. В рясе, с крестом.

— Живой поп? — опешил я. — В моем кабинете?!

Раздраженный моей тупостью, дежурный, наконец, поднял голову и цинично съязвил:

— Нет, в твоем кабинете дожидается мертвый поп… Куницын, у тебя что, с голодухи желудок уже мозги переваривать начал? Сказано — священник. В рясе. С крестом. Все, отстань, — и он вновь углубился в дебри сообщений и рапортов.

Заинтригованный, я прошел по длинному коридору, свернул в отгороженный железной дверью закуток, где располагались шесть кабинетов уголовного розыска, распахнул дверь своей каморки и… с разбегу уткнулся лбом в огромный, серебристого металла, крест, покоящийся на воистину исполинских размеров груди. Сам я, хоть и не великого роста, от «вершков до корешков» составляю 177 сантиметров, поэтому и коротышкой меня не назовешь, но это…

Передо мной стоял настоящий великан, занимавший большую часть места в моем и без того малометражном кабинете. Свыше двух метров роста, не менее ста двадцати килограммов костей и мышц, которые не «смиренно», а скорее вызывающе бугрились под рясой. У богатыря было круглое волевое лицо с ярко-синими глазами, густые черные волосы, ниспадающие на плечи, и аккуратно подстриженные усы и бородка.

— Здра… вра… Вы ко мне?

— Если Вы — Николай Куницын, то к вам, — густым басом отозвался великан.

Я с трудом взял себя в руки. Я ожидал увидеть «божьего одуванчика», а передо мной предстал громила, которому самое место в группе захвата или, на худой конец, в рэкете. Этот парень напрочь разрушил мое скромное представление о духовенстве, приближающем себя к Богу бесконечными молитвами и постами. Если этот бугай столько раз читал молитву, сколько поднимал штангу, то он должен уже, по меньшей мере, святым.

— Куницын это я. Присаживайтесь… На диван. Стулья у нас старенькие, хрупкие, а диван все равно без ножек…

— Спасибо, — он опустился на диван и пристально уставился на меня.

Некоторое время мы молчали, потом я не выдержал:

— Что привело вас ко мне… гм… ваше преосвященство?

Он улыбнулся краешком рта:

— Любите «Трех мушкетеров»? Я не кардинал. Если желаете называть меня по церковному, то зовите отцом Владимиром. Я — иерей Православной Церкви.

— Очень приятно… и что же привело вас к нам, отец Владимир?

— Как и всех прочих, ищущих в этом доме защиты от несправедливости, и меня также привело к вам несчастье… Кража. Церковь, в которой я служу в меру скромных сил своих, расположена на территории вашего отдела.

— Припоминаю, это такая маленькая… Вы по поводу той кражи, что была неделю назад?

Он кивнул.

Я помнил эту кражу. Но, как и многим другим, помочь ему я не мог. Старинные оклады, иконы и прочая церковная утварь на десятки тысяч исчезли из поля нашего зрения и, как я подозревал, навсегда. Профессионализм, с которым отключили сигнализацию, наводил на мысль об отлично спланированной и подготовленной операции. Информации, способной пролить свет на данное дело, мне не попадалось, а раскрыть заказную кражу при наших силах и возможностях… Но объяснять все это далекому от — «мирских» дел батюшке я не собирался — слишком долго, слишком путано и… слишком стыдно. Требовалось обнадежить его, успокоить и отправить обратно в храм молиться о чуде, которое поможет им вернуть похищенное. Но лично я в чудеса не верю. Как не верю и в правоохранительные органы. Нет у нас таких. Нет закона, надежного, как скала, значит, нет и этих самых — «право»… Ненавижу это слово. Охраняющие — «право»… у нас есть только люди. В большинстве своем нищие, усталые, вечно не высыпающиеся и постоянно голодные люди, пытающиеся сдержать поток преступности, который сдерживаться почему-то не хочет.