Алан Гордон - Тринадцатая ночь

— Разве вы не любили его? — спросил я вдруг странно охрипшим голосом.

— А был ли у меня выбор? — ответила она вопросом на вопрос. — Я попала в очень странную ситуацию, не знала, остался ли в живых мой брат, и в растерянности пыталась придумать, как выжить. А потом я влюбилась в своего покровителя. Могло ли быть иначе?

— Но вы же полюбили его?

— Меня обманом принудили к этому.

— Так вы любили его или нет? — настаивал я.

— Да, — резко сказала Виола. — В конце концов я полюбила его. Но мне хотелось бы сделать свой собственный выбор.

— Вы и сделали, — сказал я. — Что могло произойти с вами, не попади вы сюда? Вы когда-нибудь задумывались об этом? Ваши родители умерли. Вы стали бы зависимой от Себастьяна. Неужели вы полагаете, что он позволил бы вам свободно выбрать себе мужа? Допустим, что я слегка приложил к этому руку, но в итоге дело закончилось женитьбой на богатом и влиятельном человеке, которого вы сами полюбили, и вы прожили вместе добрую и долгую жизнь. Многим ли выпадает такая удача?

— И в то же самое время столь же удачно было посажено семя его убийства?

Я не знал, что ответить. Она зарылась лицом в ладонях.

— Извините, Фесте. Конечно, он мог умереть и раньше от самых разных причин. Но он умер именно так, и вновь вы примчались, чтобы бесповоротно изменить мою жизнь. Теперь мне не позволят даже воспитывать моих собственных детей. Мое поведение считается слишком странным — я не внушаю им доверия, хотя все мои действия шли только на пользу Орсино. Теперь мне ничего не остается. Я буду сидеть в уютной тюрьме с большим окном и с тоской смотреть на морские дали, по особо торжественным случаям меня будут выставлять напоказ, но в общем всю оставшуюся жизнь мне придется провести за вышиванием. И даже вы не останетесь, чтобы развлекать меня, не так ли?

— Я не уверен, что такое возможно при сложившихся обстоятельствах.

Из ее глаз полились тихие слезы.

— Есть еще кое-что, — нерешительно сказал я.

Виола подняла глаза.

— Этой весной Венеция планирует перейти в наступление. Она стремится завладеть побережьем Далмации. Я не вправе советовать, какого пути вам следует придерживаться — сражаться или торговать, но вам следует знать, что ждет вас в будущем. Попробуйте решить эти проблемы вместе с Исааком. У него есть связи в Венеции. Вероятно, он даже их шпион.

— Конечно, он шпион, — произнес внезапно возникший в дверях Мальволио. Он выглядел осунувшимся, вероятно в результате изысканий Перуна, и был все еще одет в костюм убитого им шута. Он поднял арбалет и направил его на Виолу. — Посмотрите-ка, что я раздобыл. Отойди от кровати, Фесте, не надо хвататься за меч. Иначе я убью ее.

Я отошел и встал спиной к окну.

— Ваша проблема, если я возьму на себя смелость и рискну покритиковать вас после вашего вчерашнего блистательного представления, заключается в том, что вы слишком мелко плаваете. Неужели вы действительно думали, что я рискну напасть на этот город, заручившись поддержкой лишь одного тощего придурка? Я обзавелся и другими помощниками. К примеру, один из лейтенантов Перуна был так любезен, что помог мне бежать. Видите ли, у меня настоящий дар, когда дело доходит до игры на людских пороках.

— Отпусти ее, — сказал я.

— Это уж как мне заблагорассудится. Какой будет великолепный скандал, если герцогиню обнаружат в постели шута! Однако перед моим уходом мне очень хотелось бы выразить соболезнования именно тебе, шут. Ведь это ты был главным виновником моего унижения.

— Ты заслужил его.

— Почему же, Фесте? — удивился он. — Потому что влюбился в графиню? Ну разве ж это преступление? Или это не вписывалось в твои грандиозные планы? Уж если то было преступление, то ты, шут, гораздо более дерзкий преступник, ибо возжелал более лакомый кусочек.

— О чем он болтает? — прошептала Виола.

— Неужели ты не признался ей, Фесте? Ну надо же, при всем твоем высокопарном стремлении к правде ты даже не посмел открыть ей свою любовь. Впрочем, что ж тут удивительного? Именно так ваша трусливая гильдия и плетет посредственные тайные заговоры по всему Средиземноморью. Поверьте мне, герцогиня, если бы я располагал временем, то мог бы поведать вам множество секретов этой якобы тайной организации. Но не будем отвлекаться.

— А ты по-прежнему стремишься приумножить славу сарацин? — бросил я ему в ответ.

— Политика, — небрежно сказал он. — Разве в этом главное? В сущности, Фесте, вся мировая история является соперничеством разных народов. Важно ли, кто из них победит? Но знаешь, ирония судьбы заключается в том, что я уже хотел похоронить ту старую историю. Ну, скажем так, списать ее на счет опыта. Но в один прекрасный день мне повстречался трубадур, распевающий состряпанные тобой очаровательные песенки. И меня увековечили в них, как одного из величайших идиотов всех времен и народов. В тот раз, уж поверь мне, он спел свою последнюю песню, а теперь я явился к вам, чтобы сказать прощальное слово. Прощальный выстрел, если угодно.